Жилюки - [34]

— Впрочем, одна медицина тут не поможет… — Подсев ближе, она положила Софье на плечо суховатую руку. — Ну, рассказывайте… Хотя давайте сначала познакомимся. Вас я знаю, а меня зовите просто товарищ Ольга.

Софья рассказала о событиях в селе, о том, как трудно людям и как тяжело сдерживать их в гневе.

— Как? — удивилась секретарь окружкома. — Да вы главного, выходит, не знаете?

Софья непонимающе смотрела на нее.

— Сегодня нам сообщили — в Великой Глуше были каратели. Крестьяне выгнали их, многих обезоружили.

Совинская не верила своим ушам. Как же это? Солтыс даже не заикался об этом. И по дороге, когда ехала вчера на станцию, никого не встречала… ни одного жолнера. Откуда они так внезапно взялись? Вот так новость! Софья на миг представила, что там, в селе, могло случиться, ее бросило в жар, лицо вспыхнуло.

— Ничего, товарищ Софья, — успокоила Ольга, — не волнуйтесь, все, как видите, обошлось, жертв как будто нет. Вам нужно немедленно возвращаться.

Софья утвердительно кивнула.

— Главное сейчас — правильно сориентировать людей, — продолжала секретарь. — Готовить к наступающим, уже, вероятно, недалеким боям. Как у вас с жатвой?

— Бастуем. Во время сенокоса нашлись было штрейкбрехеры, а теперь пока все хорошо. Листовок не хватает, товарищ Ольга, литературы.

— Знаю, — вздохнула собеседница, — знаю, что не хватает. Но возможности наши сейчас ограниченны. К тому же события развиваются так стремительно, что едва ли мы сможем своевременно на все откликнуться листовками. Развертывайте устную агитацию. На местных фактах учите людей.

— Да ведь сами-то далеко не всегда бываем информированы. У вас тут за день вон сколько узнала, а там… Оторваны мы, — изливала душу Софья.

— Скоро соберемся, — сказала секретарь. — Значительные назревают события.

— Война? — прямо спросила Софья. Женщина подумала.

— Об этом, возможно, рано еще говорить, — сказала она немного погодя. — Дело значительно сложнее. Свита Мосцицкого ведет капитулянтскую политику, выявляет свою абсолютную неспособность выстоять перед Гитлером… Вот где опасность. Именно это мы должны донести до сознания людей.

Вошла аптекарша. Извинилась, поставила на стол землянику в сметане, хлебницу, масло и два стакана чаю.

— Будем пить чай, — сказала товарищ Ольга и подвинула Софье стакан. — Прошу. Берите хлеб, масло. Какая душистая земляника! — Она набрала ложечку. — Вы любите собирать землянику? — спросила она неожиданно.

Софья растерялась. Конечно, любит. Только… вот только не помнит, когда в последний раз за ней ходила, сколько лет тому назад.

— Напрасно, — сказала секретарь. — А я бегаю в лес при первой возможности… Земляника, грибы, черника… Боже мой! Какая прелесть их собирать!

Пили горячий, душистый чай. Обеим было хорошо в этой небольшой уютной комнате, к окнам которой припадали зеленые ветки сада и куда не долетала тревожная суета города. Какое-то время молчали. Софье на миг показалось, что все эти разговоры, тревоги преувеличены, что нет никакой опасности, — просто сошлись две старые знакомые и вот сидят себе, пьют чай и говорят о своих вкусах и пристрастиях…

— А знаете, товарищ Ольга, — Софья отодвинула стакан, — иногда мне хочется забыться… от всего, всего… хочется покоя… Нагляделась я на людские муки, особенно этой весной, и больше, кажется, не могу. Вы извините меня, — спохватилась она. — Я понимаю и ради нашего общего дела готова на все, но так больно… так щемит сердце… особенно за детей. Чем они виноваты? За что должны терпеть?

— Поэтому нам, старшим, и должно быть больно, — сказала секретарь. — Поэтому мы должны выстрадать, добиться для детей другой жизни, Софья. Для них и для себя. Жизнь без классов, без рангов, без привилегий для одних и равнодушия к судьбе других. Я понимаю вас. Думаете, я не такая? Такая же. Разве только большей закалки. А и мне бывает не по себе. Таково уж наше женское сердце. И будет оно болеть всегда, Софийка. Даже тогда, когда дождемся другой, счастливой жизни. Да и что это за сердце, если оно равнодушное и черствое? — Она вздохнула. — Наговорила я вам… Что ж, таково уж нынче счастье. Может, скоро о другом услышим.

— А скоро? — ухватилась за слово Совинская.

— Скоро, девушка, скоро. Мы же не одни. Есть и у нас друзья, есть братья и сестры — там, на Великой Украине. Да и здесь, среди ваших людей, поляков.

Софья слушала и краснела за только что сказанное, за желание какого-то покоя, забытья… за минуту отчаяния и страха, которые были и, возможно, еще будут.

— Спасибо вам, — сказала тихонько, — за доверие, спасибо. Обещаю вам…

— Не надо, — мягким, предостерегающим жестом остановила ее женщина. — Не надо обещаний. Возвращайтесь домой — и за работу. В случае чего мы должны быть готовыми захватить власть и какой угодно ценой удержать ее. Готовьте людей. Надежных, стойких. Вооруженных стычек избегайте. Забастовки, саботаж, агитация — вот наше нынешнее оружие. А с листовками и литературой, если будет возможность, мы поможем… Где вы остановились на ночлег? — поинтересовалась она.

— Собственно, — покраснела Софья, — я думала…

— Ну вот, — усмехнулась женщина, — переночуете здесь. До утра не так уж и далеко. Я скажу товарищу Янеку. Будьте здоровы. — Она обняла Софью, крепко поцеловала трижды. — Желаю вам успеха.