Жилюки - [172]

Село только возрождалось, поднималось из адских руин, вылезало из землянок и недогоревших, кое-как прикрытых соломой срубов. Его надлежало строить заново, возводить в память о тех, кто вбил здесь первый колышек, посадил первое дерево, проложил первую борозду, во имя тех, что родились, родятся, чтобы не умерла святость этой земли, ее извечное призвание давать добро.

И как бы там ни было, какие громы и молнии ни обрушивались на головы людей, а жизни не остановиться, постоянному ее течению не замереть. У тех, кто уцелел в смертельных водоворотах, были дети, и их нужно учить, потому что так заведено на свете, что старшие, родители, учат младших, передают им и знания, и опыт, и обретенную дорогой ценой сообразительность. Великоглушанцы отвели под школу одну из комнат в старом имении, собственно — зал, принесли откуда только можно было стулья и скамейки, а к стене, как и полагается, прикрепили доску, сколоченную из разломанных панских шкафов.

С первого сентября и до начала лета собиралась здесь детвора. Ее оказалось на, удивление много, мальчиков и девочек, при родителях и сирот, чьи родные были расстреляны в тот страшный день, когда враги жгли село. Среди них были старшие, переростки, которым ходить бы в седьмой или восьмой, и малыши первоклассники, чья школьная биография только начиналась. С этими было легче, они и слушались, и учились значительно лучше, чем те, старшие.

Галина все чаще возвращалась мыслями к тому весеннему вечеру, когда у своего младшего брата ночевал Степан Андронович Жилюк. Будто ничего такого тогда и не случилось — ну, встретились двое чужих людей, познакомились, поговорили… Все как обычно: он расспрашивал, потому что это даже входило в его служебные обязанности, она отвечала. За ужином, после ужина… Потом он приезжал еще раз, и они снова беседовали, но, кажется, беседа эта была еще более официальной, деловой: она добивалась, чтобы поскорее заканчивали строительство школы, он даже не поинтересовался ее положением, хотя и должен был, ведь учительнице тоже необходим какой-то собственный угол… Все как обычно, — и встречи, и беседы, однако волнует ее, тревожит этот человек. В особенности когда от Марийки узнала о его прошлом, о его страшном горе. И ей больно за него. Иногда сама удивляется: он ведь и старше, и по положению выше, и жизнь прожил большую. Что она в сравнении с ним? Девчушка. Люди засмеют, когда узнают… Так что молчи, Галка, и слова не пророни, и в сны не допуская…

А на дворе становилось все теплее. Первые цветы появились среди прошлогодних сухих бурьянов, покрыли посеревшие от времени пожарища, постепенно размываемые дождями и вешними водами. Одинокие новые здания, а среди них и Андреева хата, казались какими-то необычными, нездешними на печальном фоне пожарищ, обгорелых верб и осокорей — свидетелей жутких оккупационных дней и ночей.

С весной прибавилось и работы в школе. Заканчивался учебный год, а под конец всегда набирается всякой мороки, тем более когда у тебя ни твердых программ, ни учебников, ни тетрадей, да еще и колхозу нужно помогать.

— Вы там, Галина Никитична, не очень на парнишек обижайтесь, — не раз говорил ей председатель колхоза Гураль. — Пускай лучше к делу привыкают.

Он имел в виду тех, переростков, наобещал им трудодней, чтобы только не чурались конюшен да мастерской, где всегда ощущалась нехватка рук.

— Если кого и упрекать, — отвечала ему Галина, — так это вас. Да еще Хомина, сельсовет. Сколько можно строить школу? Мучаем детей, а вы и ухом не ведете.

— Знаю, знаю, — отмахивался председатель. — Она мне уже — слышишь или нет? — вот где сидит, — показывал на затылок.

— Если бы сидела, поскорее сбросили бы. А то тянете.

— Дай, дочка, закончить сев да с огородами управиться. Если бы только и хлопот что одна школа!.. Ты вот что, — предложил он однажды, — могилы у нас, видишь, так, может, вы с детишками того… Весна все-таки, май, как ни есть — праздник. А там и — Победа, пять лет как-никак.

Галина слушала его и удивлялась: сельский дядька, хозяйственник, что ему школа, учителя, ученики? Больше навоза, ремонт, лишь бы в исправности все было да лошади накормлены… Ан нет! Гураля, оказывается, волнует и школа, и память о погибших, и их учительская судьба, — по собственной инициативе сказал как-то, что вот-вот возьмутся за строительство школы.

— Не знаю, как ты, а лично я не намерена сидеть в этой глуши, — заявила подруга Людмила, когда Галина рассказала ей об обещании председателя.

— Убежишь?

— Нет, просто уеду. Подам заявление в районо и уеду.

— А если не отпустят?

— Выйду замуж, — не задумываясь, выпалила. — Не для того двенадцать лет училась, чтобы месить эту грязь.

Галина не стала спорить — таких только жизнь поставит на путь истинный, уговоры здесь напрасны.

— Хорошо, оставим эту тему, — сказала. — Будет видно. А сейчас давай готовиться к воскреснику.

— А зачем к нему готовиться?

— Хочу, чтобы он прошел не так себе, не по принуждению.

— А не хватит ли бередить раны? Людям и так больно — столько погибло, такие руины…

— Нет, не хватит, — твердо ответила Галина. — Народ никогда не забудет то, что пережил.