Жилище в обрядах и представлениях восточных славян - [53]
.
В средней полосе стол назывался коник — название, вообще очень актуальное для номинации элементов восточно-славянского жилища (ср. коник в значении «нищая лавка»; коневый стоўп, коньки на крыше; наконец, сев. — русск. тип дома «конем» и т. п.). Боковые стенки стола (коника) завершаются изображениями конских голов — тоже стандартной детали декоративного оформления жилища.
В Словакии, как и вообще у славян, стол считался настолько важной частью дома, что без стола дом не хотели покупать[507]. Такое отношение к столу было вызвано особенностями его семантики. Дело в том, что в традиционных представлениях почти повсеместно проводилась аналогия между столом в доме и престолом, алтарем в церкви[508]. Интересно, что и весь красный угол не только «оформлялся» как алтарная часть храма (киот, символика св. духа и т. п.), но и вести себя в этом углу полагалось, как в церкви. Другими словами, стилистика поведения в разных частях дома была неодинаковой. Наиболее регламентированным было поведение в красном углу, причем система мотивировок основывалась как раз на том, что это алтарная часть дома. Ср.: «Считается грехом стучать по столу, за которым едят, и тем, которые это делают, говорят: не бей стола — стол божья ладонь»[509]. Характерно, что определение «божья ладонь» применялось не только к столу, но и к земле, печи — т. е. к тому, что обеспечивает человека хлебом насущным. С этой точки зрения интересны (разумеется, с оговорками) соображения О. М. Фрейденберг: «Стол — сперва камень, дерево или просто насыпь; на нем едят не потому, что он искони создан для этого; первоначально вещь ничего не означает и могла бы вовсе и не бытовать; но стол — божество, стол — небо — земля, позднее — местопребывание божества; стол имеет свой культ, и ему воздаются почести. Так же священен и алтарь (жертвенник), его позднейшая разновидность, выполняющая функции священной плиты; жертвенник, алтарь, стол — варианты божества. Пребывание на столе означает обожествление, победу жизни над смертью; на специальных агонистических столах лежат венки, которыми награждают победителей. Со столом, как с победой над смертью, связывается и представление о власти; так, носитель божественной идеи, царь или князь, получает власть в акте сиденья на столе. Как небо, стол — святыня храма, святая святых, престол, где совершается евхаристия и где лежит божество в виде вина и хлеба»[510].
Символика стола особенно ярко проявляется в украинском обычае уставлять стол хлебами различной величины так, чтобы он напоминал небо с главными и второстепенными светилами (ср. чешский танец девушки, изображающей солнце на столе)[511]. Святость стола определялась и тем, что на него клали хлеб, «свяченые» свечи, святую воду и пр. Ср. пословицу: «Хлеб на стол, так стол престол, а хлеба ни куска — так и стол доска»[512]. В необходимых случаях стол служил алтарем[513].
Стол как главный объект дома соотносился прежде всего с его главой (ср. приметы типа: «Если шатается стол, то умрет хозяин дома»). Явно ритуальный смысл придавался покрыванию стола скатертью, как и самой скатерти. Скатертью покрывали стол не всегда, а лишь в ритуально отмеченных случаях. Например, скатерть полагалась во время свадебного пира, причем все скатерти («столешники») клались наизнанку («наопашку»), «чтобы не было порчи на новобрачных»[514]. «В крещенский сочельник стелют христосовскую скатерку, садятся за стол, ничего не говоря, и наблюдают, чтобы на скатерку не упало крошек. Когда отужинают, снимают скатерку и смотрят под стол; там иногда находят три зерна: ржаное, ячменное и пшеничное. Это признак того, что год будет хлебородный» (Волог. губ.)[515]. На «щедрые» вечера в южной Валахии стол покрывался плахтой, которая была приготовлена на случай смерти[516]. В Волынской губ. «стол постоянно покрыт скатертью, и на нем всегда лежит хлеб. На стол и шапку положить грешно; если со стола упадет на землю кроха хлеба, то грешно, поднимая, не поцеловать, если же рассыплется много крох, то ищущий их должен уронить слезу, чтобы не плакать на том свете»[517]. Аналогичные действия наблюдались и у других европейских народов[518]. Скатерть могла использоваться и вне сочетания со столом. Ср., например: «Когда начинают свозить хлеб, то первый воз везут через скатерть, разложенную у дверей и сохраняемую со Святой. На скатерти кладут еще кусок Антипасхи»[519]. Со скатертью, как и со столом, был связан целый ряд примет. Если скатерть постелена вдвое, то могут родиться близнецы.
На столе полагалось быть строго определенному набору вещей (ср. например: «Ключ на столе — к ссоре» и т. п.), что, вероятно, объясняется той же аналогией стол — престол. Ср.: «Так как за „оцецким столом“ имеет место все лучшее в жизни простолюдина, то последний, даже как мебель, стоит выше остальных предметов хатки: допустить на стол кошку, курицу или неразумное дитя почитается по меньшей мере предосудительным, потому что на нем бессменно покоится дар божий — хлеб да соль»[520]. Не полагалось на столе оставлять нож на ночь, не то нечистая сила будет им воевать. «На столе должен всегда лежать целый хлеб, а особливо на ночь. При необходимости же можно и на ночь начать целый хлеб, но в таком случае должно оставлять окраец, который и сложить потом с оставшейся частью хлеба, чтобы он имел по крайней мере вид целого»
По мере утраты веры в будущее и роста неопределенности в настоящем возрастают политическое значение и общественная ценность прошлого. Наряду с двумя магистральными дискурсами – историей и памятью – существует еще третья форма трансмиссии и существования прошлого в настоящем. Ирина Сандомирская предлагает для этой категории понятие реставрации. ее книга исследует реставрацию как область практического и стратегического действия, связанно гос манипуляциями над материальностью и ценностью конкретных артефактов прошлого, а также обогащением их символической и материальной ценностью в настоящем.
Отношения между мужчиной и женщиной в любые времена служат камертоном развития человечества. Изучение новых канонов красоты, способов ухаживания и брачных обычаев позволяет проследить зарождение и становление общества Ренессанса, предвестника современного мира.
На знаменитом русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа близ Парижа упокоились священники и царедворцы, бывшие министры и красавицы-балерины, великие князья и террористы, художники и белые генералы, прославленные герои войн и агенты ГПУ, фрейлины двора и портнихи, звезды кино и режиссеры театра, бывшие закадычные друзья и смертельные враги… Одни из них встретили приход XX века в расцвете своей русской славы, другие тогда еще не родились на свет. Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Иван Бунин, Матильда Кшесинская, Шереметевы и Юсуповы, генерал Кутепов, отец Сергий Булгаков, Алексей Ремизов, Тэффи, Борис Зайцев, Серж Лифарь, Зинаида Серебрякова, Александр Галич, Андрей Тарковский, Владимир Максимов, Зинаида Шаховская, Рудольф Нуриев… Судьба свела их вместе под березами этого островка ушедшей России во Франции, на погосте минувшего века.
В программе «Сати. Нескучная классика» известная телеведущая Сати Спивакова разговаривает с самыми разными представителями культуры. Музыканты, дирижеры, танцовщики, балетмейстеры, актеры, режиссеры, художники и писатели – они обсуждают классику, делятся историями из своей жизни и творчества, раскрывают тайны загадочного музыкального мира. В этой книге собраны самые интересные диалоги минувшего десятилетия. Майя Плисецкая, Родион Щедрин, Михаил Шемякин, Татьяна Черниговская, Алла Демидова, Фанни Ардан, Валентин Гафт, Сергей Юрский, Андрей Кончаловский и многие другие…В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
В настоящей монографии представлен ряд очерков, связанных общей идеей культурной диффузии ранних форм земледелия и животноводства, социальной организации и идеологии. Книга основана на обширных этнографических, археологических, фольклорных и лингвистических материалах. Используются также данные молекулярной генетики и палеоантропологии. Теоретическая позиция автора и способы его рассуждений весьма оригинальны, а изложение отличается живостью, прямотой и доходчивостью. Книга будет интересна как специалистам – антропологам, этнологам, историкам, фольклористам и лингвистам, так и широкому кругу читателей, интересующихся древнейшим прошлым человечества и культурой бесписьменных, безгосударственных обществ.
Книга Евгения Мороза посвящена исследованию секса и эротики в повседневной жизни людей Древней Руси. Автор рассматривает обширный и разнообразный материал: епитимийники, берестяные грамоты, граффити, фольклорные и литературные тексты, записки иностранцев о России. Предложена новая интерпретация ряда фольклорных и литературных произведений.
Книга состоит из 100 рецензий, печатавшихся в 1999-2002 годах в постоянной рубрике «Книжная полка Кирилла Кобрина» журнала «Новый мир». Автор считает эти тексты лирическим дневником, своего рода новыми «записками у изголовья», героями которых стали не люди, а книги. Быть может, это даже «роман», но роман, организованный по формальному признаку («шкаф» равен десяти «полкам» по десять книг на каждой); роман, который можно читать с любого места.