Жили-были, ели-пили - [5]

Шрифт
Интервал

Понравилось мне. Поехали в низовья Волги – мощно, широко и мелко. Увидела впервые лотос – целые заросли. Время было осеннее, краски желто-коричневые, но не все еще пожухлое, яркость местами пробивалась и удивляла на общем бронзовом фоне. Лотос, думала, – абсолютно индийский символ, вот и нет, издавна он растет и около Астрахани. То ли птицы когда-то занесли, то ли путешественники. Жаль, не в цветение увидела; лотос шуршал над водой своими инопланетными коробочками, несуразными, ни на что не похожими, с небольшими орешками в каждом углублении. Их едят, сказал егерь. Набрала, попробовала – очень похоже на молодой фундук, вкусно. Первый раз увидела, как он живет, этот лотос. В Индии любят из орешков четки делать – лотос же там символ вечной молодости: перебираешь их и на глазах молодеешь, видимо. Видела не раз, только не понимала, из чего они.


Осенний лотос


Покатались по кустам, пошуршали и пошли дальше. Мужики по берегам стоят, удят. Рыба есть пока, но браконьеров больше. Собрались было порыбачить. Кидали-кидали удочку, в результате у проходившего мимо рыболовного катерка на уху попросили – и сома, и леща с красноперкой, и даже язя одного, да и мелочи какой, и все за одну бутылку. Бросили в сачке на дно лодки и пошли дальше. А как спустились совсем пониже, вышли в Каспий, туманом вдруг всё заволокло, мягко засветилось – и вода, и небо, и звуки приблизились странно, даже те, что за километры были. Стало слышаться вдруг, как рыбаки где-то бурчат-переговариваются то с одной, то с другой стороны, да так слышно, словно в лодке рядом сидят. Оборачивалась на звуки все время. Штиль, туман, свет и шепот. Жутковато. Пошли обратно, уже быстрей – пора было варить уху, оголодали. На скорости врезались во что-то, чуть не перевернулись. Лебедя подбили. Егерь растерялся и стал оправдываться – не увидел, туман, появился неожиданно. Но птицу уже не воскресить, видимо, шею сломал. Втащили его в лодку. Белоснежный, с огромными крыльями и длинной тряпичной шеей. Я расстроилась, подумала о его паре – тосковать будет, как это положено в их лебединой жизни, а то и вовсе сгинет от горя. Ехали обратно молча – с купленной за бутылку рыбой и сбитым лебедем.

Уху затеяли сами егеря: делали просто, по-ихнему, без выкрутасов.

Набрали в котелок воду из Волги – я испугалась, но мне сказали, что прокипит, они всегда так делают, где ж еще на реке воду-то брать? Развели из веток огонь на самом берегу, у воды, пока она закипала, начистили все вместе овощи, выпотрошили рыбу. А егерь рассказывает: вот многие рыбаки оставляют рыбку плавать или лежать в воде, вроде как чтоб она живой была, а не надо бы это, рыбу-то скорей приколоть лучше, оказывается, потому что, если воды мало, она задыхается и теряет свою слизь – самую ценную часть навара, о как. Поэтому мелочевку для ухи и не надо снаружи очищать, только потрошить. Вот, а воды для ухи надо брать по 2 стакана на человека, плюс еще один на котелок. И про оттяжку рассказал – это если бульон мутным получится: паюсную икру, говорит, хорошо размять в холодной воде, прибавить сырой яичный белок и поставить на малый огонь, а когда бульон очистится, процедить. Ну, это у них в Астрахани икрой балуются, а мы лучше ее так съедим, а уха ничего, пусть мутноватая будет, потерпим.

В забулькавшую воду кинули очищенные и нарезанные кубиками картошку, морковку и целые головки неочищенного лука. Как 15–20 минут проварилось – положили разную рыбу, всю, которую выменяли. Проварили еще минут 15, не забывая снимать пенку. Добавили перец и специи, посолили только тогда, когда рыба почти сварилась. Кинули в уху и нарезанный лук. Еще минут 15 – и уха была готова. Главное, не давали ей кипеть – уха должна тихо томиться. Целиком бросили пучок укропа, не резали и нитку даже не сняли. А под конец положили в уху кусок рафинада, вот так, для вкуса.

Когда мужики сообщили о готовности, я спросила про пресловутую рюмку водки, которую надо добавлять в готовую уху – для прозрачности. Не, сказали, водку – это мы внутрь, чего продукт изводить, глупости все это. Зато взяли головешку из костра и сунули в котелок с ухой, аж зашипело и вскипело. «А это зачем?» – спрашиваю. «Всегда так делаем, ритуал такой, да и если привкус тины или желчи рыбьей, то на себя уголь возьмет, меня еще так дед учил», – сказал егерь.

Для ухи понадобятся:

рыба, какая есть, 4–5 картофелин,

3 моркови, 3 луковицы (2 варить целиком, 1 очистить и мелко нарезать),

5 лавровых листиков,

соль и перец горошком по вкусу,

1 ч.л. сахара, пучок укропа.

А уха хороша оказалась, хоть и из речной воды, может, и из-за этого, настоящая какая-то, да еще под водку – самое оно! Именно она и запомнилась из всех мишленовских и ресторанных.


Орешки лотоса



Волжская уха

 

 


Приехали на базу, предъявили лебедя, погоревали, решили пустить на готовку, не хоронить же. Никто раньше лебедя и не ел, совета никто дать не мог. Решили замариновать, дичь же. Во время вивисекции я ушла – не хотелось при этом присутствовать. Вернулась, когда уже лебяжий пух прятался поваром на подушки, из перьев делался хозяйкиному сыну индейский головной убор, а темное мясо было уже нарезано большими неровными шматками. Сделали маринад из дешевого местного сухого, соль-перец-специи-натертый лимон-лук-чеснок. Замочили и забыли на ночь. На следующий вечер вынули, отжали, обсушили, бросили на разогретую сковороду. Как только обжарились куски до корочки, выложили на куски сала в разогретую сковородку и сверху разложили. Час-полтора постоял в духовке. Поливали соком постоянно, чтобы не засох. Под конец добавили сметаны.


Еще от автора Екатерина Робертовна Рождественская
Шуры-муры на Калининском

Когда выяснилось, что бабушка Лида снова влюбилась, на этот раз в молодого и талантливого фотокорреспондента «Известий» — ни родные, ни ее подруги даже не удивились. Не в первый раз! А уж о том, что Лидкины чувства окажутся взаимными, и говорить нечего, когда это у неё было иначе? С этого события, последствия которого никто не мог предсказать, и начинается новая книга Екатерины Рождественской, в которой причудливо переплелись амурные страсти и Каннский фестиваль, советский дефицит и еврейский вопрос, разбитные спекулянтки и страшное преступление.


Зеркало

Моя история про одну московскую семью в нескольких поколениях и про большое родовое зеркало, стоящее в гостиной. Я знаю, у вас дома висит зеркало. Иначе и быть не может. Вот и представьте, сколько всего оно видело за свою долгую зеркальную жизнь. Какие события происходили в его присутствии – свадьбы, смерти, любови, страсти, скандалы, рождения. Как оно впитывало все эти человеческие события и эмоции, как оно их пожирало. Вроде ничего особенного…


Балкон на Кутузовском

Адрес – это маленькая жизнь. Ограниченная не только географией и временем, но и любимыми вещами, видом из окна во двор, милыми домашними запахами и звуками, присущими только этому месту, но главное, родными, этот дом наполняющими. Перед вами новый роман про мой следующий адрес – Кутузовский, 17 и про памятное для многих время – шестидесятые годы. Он про детство, про бабушек, Полю и Лиду, про родителей, которые всегда в отъезде и про нелюбимую школу. Когда родителей нет, я сплю в папкином кабинете, мне там всё нравится – и портрет Хемингуэя на стене, и модная мебель, и полосатые паласы и полки с книгами.


Девочка с Патриарших

Настоящая история из жизни маленькой девочки, которая давно выросла, но отчетливо помнит каждый тот день из детства, вернее, каждую ночь. А сама история про одиночество — и поделиться девочке страхом не с кем, и постоять за себя невозможно, и возраст проблемный. Полное отчаяние и одиночество — при живых родителях и полном дворе соседей.


Рекомендуем почитать
Шестидесятники

Поколение шестидесятников оставило нам романы и стихи, фильмы и картины, в которых живут острые споры о прошлом и будущем России, напряженные поиски истины, моральная бескомпромиссность, неприятие лжи и лицемерия. Их часто ругали за половинчатость и напрасные иллюзии, называли «храбрыми в дозволенных пределах», но их произведения до сих пор остаются предметом читательской любви. Новая книга известного писателя, поэта, публициста Дмитрия Быкова — сборник биографических эссе, рассматривающих не только творческие судьбы самых ярких представителей этого поколения, но и сам феномен шестидесятничества.


Мейерхольд: Драма красного Карабаса

Имя Всеволода Эмильевича Мейерхольда прославлено в истории российского театра. Он прошел путь от провинциального юноши, делающего первые шаги на сцене, до знаменитого режиссера, воплощающего в своем творчестве идеи «театрального Октября». Неудобность Мейерхольда для власти, неумение идти на компромиссы стали причиной закрытия его театра, а потом и его гибели в подвалах Лубянки. Самолюбивый, капризный, тщеславный гений, виртуозный режиссер-изобретатель, искрометный выдумщик, превосходный актер, высокомерный, вспыльчивый, самовластный, подчас циничный диктатор и вечный возмутитель спокойствия — таким предстает Всеволод Мейерхольд в новой книге культуролога Марка Кушнирова.


Стэнли Кубрик. С широко открытыми глазами

За годы работы Стэнли Кубрик завоевал себе почетное место на кинематографическом Олимпе. «Заводной апельсин», «Космическая Одиссея 2001 года», «Доктор Стрейнджлав», «С широко закрытыми глазами», «Цельнометаллическая оболочка» – этим фильмам уже давно присвоен статус культовых, а сам Кубрик при жизни получил за них множество наград, включая престижную премию «Оскар» за визуальные эффекты к «Космической Одиссее». Самого Кубрика всегда описывали как перфекциониста, отдающего всего себя работе и требующего этого от других, но был ли он таким на самом деле? Личный ассистент Кубрика, проработавший с ним больше 30 лет, раскрыл, каким на самом деле был великий режиссер – как работал, о чем думал и мечтал, как относился к другим.


Детство в европейских автобиографиях: от Античности до Нового времени. Антология

Содержание антологии составляют переводы автобиографических текстов, снабженные комментариями об их авторах. Некоторые из этих авторов хорошо известны читателям (Аврелий Августин, Мишель Монтень, Жан-Жак Руссо), но с большинством из них читатели встретятся впервые. Книга включает также введение, анализирующее «автобиографический поворот» в истории детства, вводные статьи к каждой из частей, рассматривающие особенности рассказов о детстве в разные эпохи, и краткое заключение, в котором отмечается появление принципиально новых представлений о детстве в начале XIX века.


Николай Гаврилович Славянов

Николай Гаврилович Славянов вошел в историю русской науки и техники как изобретатель электрической дуговой сварки металлов. Основные положения электрической сварки, разработанные Славяновым в 1888–1890 годах прошлого столетия, не устарели и в наше время.


Воспоминания

Книга воспоминаний известного певца Беньямино Джильи (1890-1957) - итальянского тенора, одного из выдающихся мастеров бельканто.