«Жил напротив тюрьмы…». 470 дней в застенках Киева - [27]

Официальный представитель СК России Светлана Петренко тогда пояснила, что именно Просняк «уведомил Вышинского о подозрении в совершении преступления, предусматривающего уголовную ответственность за государственную измену». И уточнила позицию своего ведомства: «На момент принятия этого решения украинским правоохранителям было достоверно известно, что публикации, которые, по их мнению, посягают на информационную безопасность Украины, были размещены как сторонними авторами, так и до трудоустройства Вышинского в информационное агентство «Россия сегодня». По мнению СК России, данные материалы и вовсе не содержат каких-либо признаков, посягающих на безопасность Украины». Так что на момент, когда писалась эта книга, майор Андрей Просняк имел статус обвиняемого в России.

Вернёмся к моему делу. В начале 2019 года настало время знакомиться с его материалами, прежде чем оно пойдёт в суд. Дело у меня было огромное: 26 основных томов, каждый в среднем по 300 листов формата А4, плюс 5 дополнительных томов — то есть примерно 30 пачек писчей бумаги.

Мне, как и всем подследственным, предстояло пройти процедуру ознакомления с этим колоссальным объёмом информации будто бы о самом себе. Следователи предлагали мне сделать это в камере. На что я ответил, что они не иначе как сумасшедшие: «Я не буду держать в камере 30 с лишним томов бумаги. Во-первых, негде. Во-вторых, там нет условий для ознакомления».

В херсонской тюрьме была смешная ситуация — с января 2019 года в целях экономии электроэнергии дважды в день выключали свет. Два часа до обеда — с одиннадцати до часу, и два часа после обеда — с двух до четырёх. Мы называли это «тихим часом». Светового дня фактически не было. Чем заниматься в темноте — книгу почитать невозможно, материалы дела тоже, только спать.

Меня стали ежедневно возить в Крымское управление СБУ читать, что написано в томах дела. Выглядело это так. Меня заводили в комнату, где сидело шесть следователей. Все они в разной степени занимались моим делом и ещё параллельно другими делами. Мне отводили стол, компьютер, и я начинал листать страницы бесконечных томов.

Сидя в комнате с целой группой заинтересованных людей, поневоле приходится вступать с ними в контакт. Так я узнал, что за люди мои следователи. Это были молодые старшие лейтенанты, капитаны, все примерно в два раза меня моложе. Подчёркнуто негативно ко мне относился только один из шести — старший лейтенант Сергей. Видимо, в силу своего юного возраста он был полон ярого, но дурно понятого патриотизма. Считал, что я и есть реальное лицо «российской пропаганды и оккупации» в одном флаконе. Поэтому он демонстративно в моём присутствии погромче включал записи песен, исполняемых какими-то доморощенными националистическими рок-группами с ярко выраженным антироссийским настроем.

Видимо, юный СБУшник считал, что тем самым тонко влияет на мое психологическое состояние и лишает меня «воли к сопротивлению». В общем, боролся с «российской пропагандой» в моем лице как мог — так и хочется после этой фразы поставить несколько издевательских смайликов, как это модно сейчас делать в интернет-переписке.

У меня не было большого пространства для общения с этими молодыми людьми. Пару раз мы поговорили на общеполитические темы, и я понял, что уровень юридической подготовки даже для общего кругозора, мягко говоря, у некоторых низковат. Помню, как мы заговорили с патриотичным старлеем Сергеем о том, что Майдан — это абсолютно незаконное и нелегитимное событие, по сути, антиконституционный переворот. Он заспорил и тут же ввернул старый майдановский пропагандистский тезис, что народ «имеет право на восстание». На что я попросил его указать статью в украинской Конституции, где это зафиксировано, — лейтенант поплыл. Тогда я ему напомнил, что к украинскому основному закону это не имеет никакого отношения, а впервые тезис про «право на восстание» был сформулирован… в Декларации независимости США во второй половине XVIII века. И вряд ли сегодня на Украине стоит жить по нормам американского права двухсотлетней давности.

Но я прекрасно понимал, что эти молодые лейтенанты, капитаны и майоры строят карьеру. Причём — в не самых удачных условиях, в депрессивном подразделении — управлении СБУ по Крыму и Севастополю, где служат, как я понял, в основном пенсионеры и «залётчики». Управление по Крыму с дислокацией… в Херсоне. Не в Симферополе, не в Севастополе, куда управление и его сотрудники уже никогда не вернутся. И занимаются там виртуальной, а не реальной работой — ведут какие-то уголовные дела по людям, которые остались в Крыму, сделали свой выбор, где им и как жить. Вал большой — к лету 2018-го, как мне рассказывали в Херсоне, шесть тысяч крымчан были объявлены «крымским» СБУ в розыск за «содействие российской оккупации» полуострова. Тексты подозрений и повесток рассылались по адресам электронной почты, дела создавались чуть ли не по телефонным справочникам административных органов Крыма.

В качестве примера я уже приводил Елену Одновол, тридцатилетнюю девушку из Крыма на шестом месяце беременности. Она сидела в соседней со мной камере херсонского СИЗО — один из лидеров крымского движения «Волонтёры Победы», участвовала в крымском референдуме 2014-го. Она до весны 2018 года ездила в Херсон к родственникам мужа без проблем, через абсолютно прозрачную границу. В 2018 году её задержали — по такому же, как и у меня, обвинению в госизмене.