Жиль и Жанна - [19]

— Что я говорю о детях? — восклицал Прела. — Да то, что Яхве в конце концов надоели все эти зверюшки, которыми люди его закармливали. И однажды он обратился к Аврааму. Он сказал ему: возьми своего маленького сына Исаака, убей его и поднеси мне его нежное и белое тело! Разумеется, в последнюю минуту явился некий ангел и остановил руку Авраама, когда тот уже приставил нож к горлу Исаака. Тогда игра не удалась, но партия была лишь отложена. Явился Иисус, и уж этого-то ребенка Яхве не упустил! Бичевание, распятие, удар копьем. Небесный отец посмеялся над ангелами.

От таких шуточек Жилю становилось не по себе, и он повторял:

— Несчастный, ты богохульствуешь, богохульствуешь!

Выражение лица Прела являло саму невинность. Он вовсе не собирался оскорблять Господа, он всего лишь цитировал Священное Писание.

— Судите сами, сеньор Жиль, — добавлял он, — если Яхве любит свежую и нежную плоть детей, то Дьявол, который является подобием Бога, несомненно, разделяет эти вкусы. А как же может быть иначе?

Он придвигался к Жилю совсем близко, доверительно брал под руку и шептал на ухо:

— Принесите в жертву Баррону Исаака! Поднесите ему плоть умерщвляемых вами мальчишек. Тогда, вместо того чтобы вместе с ними пятнать себя грехом, вы спасете себя, и они спасутся с вами. Вы сойдете, как Жанна, на самое дно огненной геенны и выйдете оттуда, как и она, в сверкающих лучах света!

И вот день за днем, ночь за ночью под кровлею Тиффожа начали твориться такие ужасы, какие не в силах представить себе даже самое разнузданное воображение. Хозяин и слуга — но кто был ведущим в этой проклятой игре, кто подчинялся ее правилам? — создали вокруг себя пустоту, и, кроме двух подручных, Анрие и Пуату, обегавших деревни и усердно навещавших лабораторию, никто не знал, что там творилось. Однако зловещая молва ширилась, и в день святого Николая[7] некий нездешний дворянин проник в их тайну.

Жиль и Прела священнодействовали над перегонными сосудами, когда на чердак ворвался солдат замковой охраны. Прела бросился на него, желая помешать ему увидеть происходящее в лаборатории.

— Негодяй, — закричал он, — ты поплатишься головой! Ты что, не знаешь, что вход сюда категорически запрещен?

— Сеньор, — оправдывался солдат, — это отец Бланше прислал меня. Отряд. К замку движется многочисленный и хорошо вооруженный отряд. Меньше чем через час они будут здесь.

— Ладно, проваливай, — проворчал Прела, выталкивая его за дверь.

Удрученным взором он окинул комнату, уставленную колбами, похожими на огромные мыльные пузыри, заполненные растворами и готовые улететь в потусторонний мир. Затем схватил железный прут и принялся бить реторты, стеклянные банки, перегонные кубы. Жиль решил, что он сошел с ума.

— Ты что делаешь? Разве настал конец света?

— В определенном смысле да, — ответил Прелати. — Необходимо все уничтожить. Все должно исчезнуть.

И он бил и бил. Ртуть серебряным ковром растекалась по выложенному плитками полу. Страницы колдовских книг, чернея, корчились в пламени горна.

— Но что же все-таки случилось?

Прелати остановился и перевел дыхание.

— Увы, сеньор Жиль, я хорошо знаю, что за отряд скачет к Тиффожу. Еще неделю назад я приказал своим людям следить за его передвижением, надеясь, что он проедет мимо нас. Но нет, как видите: через час они будут здесь. Ничто не остановит этих несравненных господ придворных.

— Господа придворные?

— Дофин Людовик, будущий Людовик Одиннадцатый, если я правильно посчитал. Ему всего лишь шестнадцать, он хил телом, но успел прославиться хитростью. Он уже строит козни против своего отца, короля Карла.

Дофин Людовик сделал своей резиденцией замок Монтегю. Формально король отправил его в Пуату, поручив покончить с бесчинствами вояк, не смирившихся с заключением мира, на самом же деле он решил удалить его от двора.

— Этот тощий кот корчит из себя святошу, — продолжал Прелати. — Он увешал себя образками и ковчежцами. Его длинный нос знает только два запаха: запах святости и запах костра.

Спустя некоторое время Дофин в сопровождении Жиля и его свиты осторожным шагом обходит замок. Похоже, здешний воздух, который он вдыхает, кажется ему весьма подозрительным. Он останавливается перед камином, где дымятся клочки пергамента и остатки костей.

— А это что такое? — удивляется он. — Почему, когда мы подъезжали к Тиффожу, изо всех труб вовсю валил дым?

Жиль пытается увести его, но он упорствует и принимается разглядывать осколки реторты.

— В этих стенах пахнет серой…

— Монсеньор, это пар, употребляемый для уничтожения паразитов, — спешит ответить флорентиец.

— Неужели паразитов? — переспрашивает Людовик, бесцеремонно разглядывая Жиля, Прелати и их людей.

И он семенит дальше, продолжая осмотр, и словно размышляет вслух:

— И верно, как много паразитов во Французском королевстве. И как непросто их уничтожить, даже парами серы. Есть, конечно, паразиты особого рода, которые уничтожают себя сами, своим собственным ядом. И не надо им мешать.

Когда королевский кортеж в молчании удаляется, постепенно скрываясь из виду, слышны только хриплые крики галок, кружащих вокруг башни. Но Жиль и его товарищи знают, что отныне над ними нависла смертельная угроза.