Жил человек - [12]

- С праздником, Сергей Николаевич! - горячо поздравил Голованов, вкладывая в слова куда больше, чем .обычное поздравление.

- Спасибо, Иван Константинович, - смущенно и благодарно отозвался Орлов; оглядевшись и немного освоившись, дотронулся рукой, точно успокаивая, до открытой шеи - он опять был в косоворотке, на этот раз в белой, - тихонько объяснил, как извинился: - Не могу галстуков носить. Тут у меня нерв поврежден - мешает.

Голованов молча покивал - во второй раз он почувствовал себя так, словно ему щелкнули по носу. Поделом - "

не лезь, не поспешай с суждениями!

Доклад, к сожалению, был, как большинство районных докладов, ровно обтесанный, из привычных словосочетаний, но люди слушали, с новой силой переживали свое давнее, выстраданное; в тишине то тут, то там тихонько позвякивали награды фронтовиков. Перестав слушать, Голованов задумался: а что помнит о войне он, родившийся за год до ее начала? Может быть, самый конец ее, вернее, первые послевоенные годы, когда поело бани семья пила чай не с сахаром, а со своим медом. Нет, не был он под бомбежками, не знал ни горя, ни холода, ни голода: отец вернулся цел и невредим, лес и кормил и одевал их. Голованов покосился на розовощекого военкома, звонко вычитывающего прописные истины, перевел взгляд на Орлова - тот сидел, скрестив руки на груди, стараясь, кажется, прикрыть ее сияние, - и подумал, что такие торжества надо бы проводить не так. Сажать на сцену одних фронтовиков - пока они еще живы, - а всем остальным, в том числе-и ему тоже, смирнехонько сидеть в зале, почтительно слушать, гордиться ими, сознавать свой высокий гражданский долг. И еще, помнится, подумал, что надо бы как-то поближе, покороче сойтись с Орловым - Голованова все больше привлекал этот человек.

Не успел.

- Черт! - Голованов, переживая, с маху втыкает тлеющий окурок в хрустальную пепельницу. - Люди почему-то всегда опаздывают именно с добрыми намерениями. Суета, спешка, что ли?.. А потом спохватишься поздно...

Крупно вышагивая по кабинету - от пустующего стола до обитых дерматином дверей, он едва не сталкивается с секретаршей.

- Иван Константинович, - строговато и в то же время будто извиняясь, напоминает она, - приглашенные на совещание собрались, ждут.

- Ну вот! - засмеявшись, Голованов разводит руками, торопится досказать: - Поговорите с его знакомыми - они могут много интересного припомнить. Что вспомню - и я тоже. Так что приходите, приезжайте обязательно!

- Спасибо, непременно, - обещаю я, пока еще смутно чувствуя, догадываясь, что буду наведываться сюда не только ради Орлова.

4

Иду по завечеревшему Загорову, под ногами похрустывает слабый, только что занявшийся ледышок. Иду, глазея по сторонам, вглядываюсь в лица прохожих, а когда удается - в первые освещенные окна, делаю все, чтоб полностью отрешиться от впечатлений нынешних встреч и разговоров. Их слишком много - для одного дня.

Освещенных окон прибывает, сумерки становятся гуще. Торопятся с работы, попутно забегая в магазины, женщины с сумками и авоськами; еще заметнее поспешают - успеть до семи - мужчины, ныряющие в подвальное помещение, откуда шибает кислым винным духом; у кинотеатра - извертевшись по сторонам в ожидании своих запаздывающих спутников и спутниц - прохаживаются, толпятся нарядные девчата и ребята, - их время, их пора. У меня же такие вечерние часы в малознакомом городе вызывают чувство - как бы поточней выразиться - нехватки дома, что ли. Когда даже любой захудалый гостиничный номерок - своя крыша над головой. Впрочем, настраиваться на эту волну никак нельзя:

рабочий день мой еще не закончен.

Дом Маркелова действительно нахожу легко и быстро, на него указывает первый же спрошенный. Умелрт все-таки строить купчины! Особняк каменный, в два этажа, да таких, что нынешних, малогабаритных, три уместится; посредине врезана высокая арка - нетрудно вообразить, как лоснящаяся тройка выносила из-под нее коляску с их степенством. И, вероятно, не однажды выезжала в ней и купеческая дочка Соня, теперешняя глубокая старуха Софья Маркеловна. Причудлива судьба!..

Левое, от арки, крыло сверху освещало электролампою кой и занято магазином либо складом: железные двустворчатые двери с пудовым замком. Любопытствуя, подхожу, - на бетонном полуразвалившемся фундаменте у входа - чугунная плита с полукругом отлитыми буквами:

"Маркелов и К°". Вот - еще одна причуда судьбы!

Квартира Софьи Маркеловны со двора, вход в ее боковушку отдельный. На звонок открывает она сама, и в первую секунду не узнаю ее. Без шали, без пальто, без валенок с галошами - в пуховой розовой кофте, надетой поверх белоснежной кофточки с пышным, с бантами, воротником, каких теперь не носят, в комнатных туфлях, обшитых мехом, она кажется выше, прямее, даже стройнее, если, конечно, возможно отнести такое к восьмидесятилетнему человеку; не примятые тяжелой шалью, еще внушительней выглядят ее серебряные, в крупных кольцах-завитках волосы.

- Проходите, голубчик, проходите. У меня не заперто - только-только ребятишки ушли. Раздевайтесь, пожалуйста.

- Навещают вас?

- Каждодневно, по расписанию. - Поберегая тепло, Софья Маркеловна плотно прикрывает входную дверь; говорит она сейчас свободно без одышки. Это еще Сергей Николаич завел. Прибегут - дров наколют, печь истопят.