Жил-был стул и другие истории о любви и людях - [10]

Как же стул ненавидел все эти разговоры. Ненавидел и ловил каждое слово… «Мустанг», «Селика», «Камаро», «Челленджер», 350Z, БМВ «Альпина», RS8… Он, которому по природе его и по воле рук человеческих не суждено было самостоятельно двинуться ни на миллиметр, затаив дыхание слушал эти разговоры – каждый вечер по пятницам, из года в год. Рёв двигателей, темнота, люди, кожаные куртки, яркие шлемы, банданы, уличные фонари, галогеновый свет фар, визг покрышек, черные следы на асфальте, раскаленные капоты. Так ясно он представлял себе это – как сужаются глаза пилота, как плотно лежат ладони на рулевом колесе и только большие пальцы нервно постукивают по нему в последние секунды, как плавно изгибается эта улица в центре Москвы, как приседают на задние колеса авто и прыгают вперед, как прижимаются они к асфальту, словно медуза распласталась на песке, как утапливает нога педаль газа, как горят глаза у молодых красивых женщин, как после гонки стекает капля пота по переносице.

Слушая эти рассказы, он, кажется, знал уже всё – имена пилотов, новых и тех, кто уже вышел в тираж, марки авто и устройство трансмиссий, особенности резины разных производителей, поперечные трещины на асфальте… И он завидовал этим «Карерам», «Кайманам», «Саабам» и «Фаербердам». Их хозяева были с ними не часто, но называли их по именам. Верили в них, надеялись на них, молились о них, заботились о них! Они были вместе и у них была настоящая жизнь! Страсть, адреналин, радость, работа сердца и двигателя из последних сил! В той, настоящей жизни результат зависел от обоих…

А что он?! Весь смысл его жизни – быть просто подставкой? Стоять, поддерживать, упираться? Не качнуться, не скрипнуть, не дрогнуть? И что было результатом их с хозяином труда? Красивое, изящное журнальное словоблудие? Диалоги к сериалам, которые после правок режиссеров («Макс! Это классно! Я просто хохотал! Но это не для нашего зрителя… ») теряли свою красоту, превращаясь в скабрезность?

И то, что он неподвижен, казалось ему чем-то несправедливым, неправильным, неестественным. Тем, что нужно, просто необходимо исправить! А главное – можно! Ведь было время, когда он чувствовал в себе, в каждой своей детали течение соков. Когда состоял не из иссохшихся досок, а из подвижных, гибких, полных сил ветвей большого дерева. Всё это может вернуться, нужно только сильно стараться! Только преодолеть прочность клея, сковавшего его, вырваться, выскочить из пазов, освободиться, распрямиться, вздохнуть, и тогда можно двинуться вперед, всё быстрее и быстрее! Лететь, стелиться над землей! Только напрячься бы и вырваться!!! Ведь и двигателю, говорил он себе, нужно напрягаться, чтобы тянуть, толкать, разгонять полуторатонную машину!

И, оставаясь во второй половине дня дома один, стул пытался вырваться из клеевых оков. Каждый день, каждый час. Уставал, изнемогал и снова пробовал. Не день и не два, и не один месяц… И уже слышался треск и сыпался истлевший от времени клей, и в сочленениях появлялись щели. И они становились больше и больше. И хотя хозяин почти каждый вечер ударами ладони возвращал на место царги, ножки и направляющие на место, стул не тревожился. Он освобождался, и хозяин только помогал ему в этом, разбивая гнезда и разрушая остатки клея.

И был уже близок день освобождения, день полета, день, когда он станет иным! И они с хозяином помчатся по темной дороге, и равных им не будет во всей Москве!

Однажды солнечным днем, когда хозяина не было, когда боль, отчаяние, желание нестись вперед, рассекать воздух вновь стали просто невыносимы… когда так ясно увиделась темная, загибающаяся вдоль склона Воробьевой горы улица, увиделся рассеянный свет фонарей и в нем яркая дорожная разметка, когда скрип и треск древесины, рвущейся на свободу, вдруг слились и зазвучали рокотом двигателей и криком толпы, когда мысленный взгляд его устремился вперед, вцепился в асфальт, когда внутри всё наполнилось мощью, напряглось, заклокотало… тогда он вдруг понял, ощутил… что ЭТО случится или сегодня, сейчас! Или никогда! И он крикнул себе – давай! Дава-а-а-ай!!! ДАВА-А-А-АЙ!!! И рванул! Рванул! РВАНУЛ! Рван…

Утром, скорее из лени, чем от желания сохранить и когда-нибудь отремонтировать, Макс сложил обломки стула в большой пакет и отнес его в темную комнату…

На этом жизнь стула кончилась. Кончились его мечты, надежды, стремления. Кончились фантазии, в которых ревели моторы, зашкаливали стрелки тахометров, перегревались турбины, щурились фонари дальнего света. Всё, чем он жил, закончилось… Закончилась даже его привычная работа. Больше он не был опорой, не был поддержкой, вообще не был больше нужен. Он стал – ничто, ничем. И даже названия ему нельзя было придумать. Ему предстояло медленно тлеть, обращаясь в труху… Стул погрузился в забытье… и всеми был забыт…

А через пару дней было куплено кресло. Стул, конечно, не видел его. Лежа без сознания, он даже не сказал бы точно, когда оно появилось. Но придя в себя, он почувствовал его… Запах… Запах новой дорогой настоящей(!) кожи просочился под дверь в темную комнату и его одного было достаточно, чтобы представить всё остальное… А представить было что! В этом кресле соединилось, казалось, всё – роскошь отделки и удобство, инженерная мысль и дизайнерские изыски. Тут были подлокотники вишневого дерева и кремовая кожа алькантра. Тут были электроприводы подголовника, сиденья и подставки для ног. Переменная жесткость, обогрев и охлаждение, электромассажер, изменяемая высота и колесики на ножках. Оно могло быть креслом, качалкой и даже кроватью. Сидя на этом кресле можно было творить, руководить, спать, мечтать и даже заниматься любовью. У этого кресла был собственный паспорт!!! И если бы с ним хоть что-то случилось, устранять проблему примчались бы специалисты с другого конца света! Ещё бы, ведь кресло стоило как иной автомобиль!