— На мост гляжу, кашевар.
— А я всё про твой подвиг знаю. Подвиг для всех людей. Вот тут, на Высотке… Тебе сам командующий орден привесил.
Непейвода наклонился и поднял картофелину. Сдавил, и она чавкнула, расползлась в его кулаке. Он зачерпнул бело-голубого песка, растёр на ладони. «Для всех людей…» — мысленно повторил он, и Пыште почудилось — скрежетнул зубами. Пышта взглянул ему в лицо. Увидел в глазах взрослого человека такую жгучую тоску, что ему захотелось убежать отсюда. Только не одному, а вместе.
— Пойдём, — позвал он.
Тракторист протянул руку, она дрожала. Погладил Пышту по синему беретику.
— Ты храбрый человек, кашевар! — сказал он.
Но Пышта в ответ замотал головой и жалобно всхлипнул:
— Он ведь простой ящик, совсем пустой, ненужный…
— Погоди, кашевар, давай разберёмся, — сказал тракторист. — Ящик этот не простой. Это же ловушка для птиц. Мы, когда ребятами были, тоже такие делали. Можешь синиц ловить.
— Синиц?! — Пыштины глаза распахнулись, рот приоткрылся от радостного изумления. Так вот, оказывается, какую драгоценную штуку он нашёл! — А они поймаются?.. — спросил он, боясь поверить такому счастью.
— А как же? Обязательно.
Хрустнул сушник, качнулась ёлка, из-за неё бочком вылез Шнырин.
— Хе-хе-хе… — задребезжал сиплый смешок. — Шутник парень, ей-богу, шутник. «Мина», говорит. А какая ж это мина? Хе-хе…
Нет, и тогда, раньше, Непейвода ещё не совсем проснулся.
Вот теперь Пышта увидел: с небритого, худого лица, из тёмных теней, глянули на Шнырина полные ненависти, проснувшиеся глаза.
Ошпаренный этим взглядом, Шнырин отступил назад.
— Уважь, выручи, Непейвода… Я тебя выручал, когда шестерёнка понадобилась… Ты не сомневайся, я тебе заплачу! Только давай скорей заравнивай… И — шито-крыто!..
Непейвода подошёл. Взял его обеими руками за пиджак и тряхнул. Так тряхнул, что голова Шнырина мотнулась и шляпа покатилась по земле.
— Шкура ты! — сказал Непейвода гневно. — Разрослась погань на нашей земле! Народное добро сгноил, свёз сюда втихомолку, а теперь с землёй сровнять?! А заодно память народную сотри с лица земли, лишь бы твоя шкура уцелела?! — И он опять тряхнул Шнырина.
— Дяденька Непейвода! Не бей его! Ну его! — закричал Пышта.
— Не бойся, не ударю. Руки марать не стану. Его народный суд будет судить. Я не промолчу, всё скажу…
— Не скажешь! — взвизгнул Шнырин. — Ты, ты закапывал, не я! Ты бульдозер вёл, не я! Лучше помалкивай! Тебя тоже засудят!.. — Шнырин дёрнулся, пытаясь освободиться. — Отпусти руки!..
Но тракторист не отпускал рук. В удивлении он смотрел на них. Странное дело: как в тот далёкий боевой день, загорался сейчас на его руках багряный отблеск. И всё вокруг — и седая трава, и тёмная хвоя, и бело-голубой окоп, — оживая, напитывались алым светом.
— Солнышко всходит! Утро же! Пойдём, дяденька Непейвода! — позвал Пышта. — Пойдём же!
Тракторист отпустил Шнырина, и тот поспешно одёргивал пиджачишко и встряхивался, словно побитый пёс. Он бормотал угрозы, но ни Пышта, ни тракторист не слушали его.
— Всё скажу, не надейся, — сказал тракторист. — Пусть и меня судят. Я поднимусь. Потому что мне дороже нет этой земли. Я за неё воевал. Я на ней хлеб растил. Я к ней вернусь. А тебе доверия народ не вернёт. Потому что тебе ничего не дорого, кроме твоей шкуры…
Он крепко взял Пышту за руку, и они пошли напрямик через лес, по сучьям, по бурелому, спрямляя дорогу, чтобы дойти поскорей. И Пышта нёс в руке ловушку для синиц.
Глава 23. Большой сигнал в честь Пышты
— Мы куда идем? — спросил Пышта.
— В Совет.
Пышта заволновался:
— Ты про картошку скажи, пышто она гнилая, а про гранулы не говори. И ты им про орден скажи, и про танки, и про подвиг, тогда суд тебя не засудит, пышто ты герой! — выговорил он быстро, как подсказку, словно тракторист у доски, в классе, и не знает, как решить задачу. Но тракторист подсказку не принял.
— Ты эти мусорные мысли из головы выкинь раз и навсегда! — предупредил он. — Не хватало, чтоб я боевыми заслугами спекулировал, как торговка.
Пышта сейчас же вспомнил шныринскую бабку, и как ей дружно кричали из автобуса: «Пережиток капитализма!»
— Скажу всю правду, — твёрдо сказал тракторист. — Иначе дышать нечем. Иначе сорнякам вся земля, а живое — погибай. Понимаешь? Ну, подрастёшь — поймёшь…
Вошли в районный центр, в Прудки. Пышта издали узнал Совет — по флагу на крыше и по машинам у входа. Ух ты! Пять грузовиков, легковушка, два мотоцикла и велосипеды. Почему столько?
Девушка — телогрейка внакидку — выскочила из дверей Совета, заметила тракториста:
— Вы что ж не на совещании, товарищ Непейвода? Все механизаторы собрались!
Он не ответил. Он стоял и смотрел на флаг. И Пышта стал смотреть тоже.
Высоко на ветру, в небе, флаг тёк, словно алая река. Алые волны рождались у древка и сбегали с кумача в голубое утреннее небо. А там они не исчезали, а просто становились невидимыми, и они, конечно, бежали дальше и дальше, вокруг всей земли.
Пышта и тракторист постояли немного.
Тревожась, Пышта спросил:
— А вдруг они тебя присудят к самому страшному — к ничегонеделанью?
— Может быть. — Тракторист ответил тихо, наверно, задохнулся от ветра, который дул с полей. — Анюте передай: пусть поверит мне, пусть ждёт.
