Жгучие зарницы - [8]
В Оренбурге мы сначала завезли раненого в госпиталь, похожий на крепость, — одни стены чего стоят. Прощаясь с нами, пожилой красноармеец слабо кивнул в мою сторону и сказал маме тоном старшего:
— Береги мальчонку, ему жить.
Молчал, молчал всю дорогу, я уже подумал, что он страшно сердитый.
— Вам куда, Александра Григорьевна? — спросила сестра милосердия.
Мама неопределенно пожала плечами.
— Тогда поедем-ка сначала в штаб обороны.
На людной Неплюевской улице мы остановились около трехэтажного, облицованного диковинным кирпичом дома с флагом над дверью.
— Идемте, Александра Григорьевна, я помогу вам найти комиссара штаба, — сказала девушка. — А ты, Боря, жди нас да присматривай за моей Чалой.
Однако мне было не до лошади: у подъезда вяло прохаживались связные-самокатчики, поодаль стоял броневик с пулеметом, а на той стороне улицы толпились возле своих коней, наверное, разведчики. Я с удовольствием оглядывал броневик со всех сторон. Мне доводилось видеть такие в бабушкиной деревне — они приходили туда для охраны грузовиков, вывозивших с винокуренного завода спирт. Но вблизи я еще не рассматривал их и сейчас, пользуясь случаем, даже погладил броневик, за что получил кусочек сахара от шофера во всем кожаном. Потом я подошел к самокатам, постоял подивился и этому чуду, завидуя втайне самокатчикам, которые были заняты своим разговором. Ну, а кони-то меня не интересовали: я уже ездил в том году в ночное вместе со старшими ребятами.
— Тебе же говорили, чтобы следил за лошадью, — сердито сказала мама, неожиданно появившись за моей спиной.
Она простилась с нашей сестрой милосердия, горячо поблагодарила ее, и мы тут же расстались навсегда. Где она теперь, та славная девушка? Жива ли?.. Вот так мелькнет в твоей жизни ангельское существо, надолго, а то и навечно оставив ясную, солнечную память о себе…
ГОЛОДНЫЙ ГОД
Отгремела, откатилась гражданская война за Уральский хребет.
Ушли на юго-восток, в Туркестан, оренбургские бессмертные полки под началом Фрунзе.
А мирная жизнь все как-то не налаживалась. Еще рыскали в окрестных горах сборные полусотни из дутовских, наголову разбитых корпусов. Еще бродили по башкирским урманам одичавшие колчаковские вояки, которые тоже занялись разбойным промыслом. С чего начиналась мирная жизнь для нас, деревенских ребятишек? Конечно, со школы. Едва привыкнув к «Закону Божьему» и выучив наизусть «Отче наш», мы в ту же осень сдали попадье эти новенькие книжки и получили взамен от приезжей учительницы потрепанные буквари, из которых, к нашему огорчению, были вырваны почти все картинки. Мы сходились по утрам в рубленой школе — ее теперь наглухо отделили от церкви, хотя она, сельская церковка, по-прежнему стояла рядом, напротив школы, на травянистом взлобке, открытом всем ветрам. Мы были очень довольны, что наконец-то собрались вместе, и в большие перемены играли в лапту или горелки.
А для взрослых мирная жизнь начиналась с добывания хлеба насущного. Из Оренбурга все мамины заказчицы поразъехались кто куда — все эти Мальневы, Юровы, Гостинские, — и ей ничего не оставалось, как вернуться в бабушкину деревеньку, поближе к земле-кормилице, где еще можно было свести концы с концами.
В то время в деревне каждый мало-мальски грамотный человек считался интеллигентом. И мама вполне естественно вошла в круг местной интеллигенции, даже записалась в драмкружок, созданный в Народном доме, которым была все та же наша школа: днем мы там учились, а вечером взрослые ставили спектакли.
Удивительно революционное время! После всего пережитого люди часами сидели в холодном зальце, закутанные в шарфы и шали, и с неописуемым удовольствием смотрели Островского и Шиллера, Тургенева и Сухово-Кобылина.
Не знаю уж, кто был режиссером той начальной художественной самодеятельности в глубинной уральской деревеньке, но помню, хорошо помню батюшку Сорочкина, который сам взялся быть суфлером в драмкружке. Сперва никто из прихожан не догадывался об этом, однако через две-три недели это стало известно всему приходу. Верующие взбунтовались, потребовали лишить вольнодумного попика его сана, хотя, наверное, половина их не прочь была после вечерни завернуть в Нардом на спектакль. Дело дошло до протоиерея и тянулось долго — вплоть до Великого поста: некому было заменить провинившегося священника. Так всю зиму напролет Сорочкин и работал на два фронта — на полюбившийся ему сельский драмкружок и на свой собственный приход.
Мама, бывало, горячо защищала попа-суфлера, когда бабушка начинала поругивать его. Затаив дыхание, я прислушивался к их разговору, стараясь понять, кто же прав. Нет, бабушка вроде бы не осуждала маму, что та заделалась артисткой; она и Сорочкина не называла еретиком, как другие, — она обвиняла его не столько в явном отступничестве, сколько в обмане верующих. Сама бабушка тоже ходила в церковь, но вера ее была «на всякий случай», к Богу она обращалась редко — во время болезни или какой-нибудь неприятности. (Тут у них с мамой оказывалось немало общего, несмотря на совершенно разные характеры.) К тому еще бабушка моя была из тех некрасовских женщин — «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет!», — которые, отличаясь крепким здоровьем и завидной ловкостью, не любят плакаться на судьбу. Я не раз видел на сенокосе, как она легко опережала многих косарей, тем паче покойного дедушку, смолоду болезненного человека.
Последняя повесть недавно ушедшего из жизни известного уральского прозаика рассказывает о завершающих днях и часах одного из крупнейших сражений Великой Отечественной войны — Ясско-Кишиневской битвы.Издается к 40-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне.
В романе живут и работают наши современники, люди разного возраста, самых разных сфер деятельности (строители, партийные работники, творческая интеллигенция), сплоченные общностью задач и цели — дальнейшим совершенствованием советской действительности.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман Бориса Бурлака «Левый фланг» посвящен освободительному походу Советской Армии в страны Дунайского бассейна. В нем рассказывается о последних месяцах войны с фашизмом, о советских воинах, верных своему интернациональному долгу.Повествование доведено почти до дня победы, когда войска южных фронтов героически штурмовали Вену.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.