Жестокие люди - [69]

– А Тед Уильямс чувствовал себя виноватым за то, что отбил больше четырехсот подач?

– Он посмотрел на свои дрожащие руки и продолжил:

– Но раньше мне приходилось чувствовать себя виноватым за то, что я думал, что многое можно уладить при помощи денег.

– О чем это ты думал? – спросила Майя.

– Хотел сделать людей счастливее… хоть они этого и не заслуживают. – Все мы на минуту задумались. – Послушайте, ребята, а не могли бы вы оказать мне одну любезность?

– Только скажи. Для тебя все, что угодно! – воскликнула Майя.

– Пожалуйста, поезжайте в Ист-Гемптон со своей матерью и братом, – не успела она возразить, как он продолжил:

– Я знаю, что ты беспокоишься об отце. Обещаю, что буду навещать его каждый день, хоть он меня до коликов ненавидел.

 – Вот это новость!

– Не ненавидел, а ненавидит! Он же не умер!

– Принимаю возражение.

– Мы им не нужны!

– А мне кажется, они очень в вас нуждаются. – Так сказал вождь.

Когда я пришел домой, то узнал, что звонила миссис Лэнгли. Она хотела узнать, могу ли я поехать с ними. Судя по тому, что, когда я вошел в дом, мама гладила мои рубашки, она согласилась отпустить меня. И она была так приятно взволнована, что можно было подумать, что на курорт берут ее, а не меня. Она дала мне две новенькие стодолларовые бумажки, и сказала, что когда мы пойдем обедать или ужинать в первый раз, я должен настоять на том, чтобы заплатить по счету. Если только дело не будет происходить в частном клубе. Мне уже надоело чувствовать себя новичком, и выслушивать чужие поучения, и поэтому я резко сказал маме, что мне, видимо, лучше знать, как вести себя в обществе этих людей. Мама даже гладить перестала.

– Почему ты так решил?

– Потому что они ведут себя по-другому, когда рядом нет обслуживающего персонала. – Мама посмотрела на меня так, будто хотела прыснуть мне в глаза жидкостью для глажки. Я положил в карман купюры. Мне было прекрасно известно, что семья Лэнгли никогда не позволит мне платить за что бы то ни было. Что бы они ни говорили, я знал, что вину они чувствуют. У меня просто нюх на такие вещи. Знакомый запах, знаете ли.

Самолет должен был улететь в одиннадцать часов утра следующего дня. Мы опаздывали, из-за того, что до последней минуты укладывали мои вещи. Мама нервничала из-за того, что у меня нет «подходящей» одежды. Я пытался объяснить ей, что за все время я не видел, чтобы Майя носила что-то, кроме купальника и джинсов. Брюс предпочитал саронг. И так все время. Не считая праздничной вечеринки, когда им пришлось надевать смокинги. Но мама настояла на том, чтобы я взял с собой ее монструозный розовый пластиковый чемодан. Туда она положила смокинг, синий костюм, блейзер, шесть пар выглаженных брюк, три пары обуви, и пару дорогих белых шортов для игры в теннис. Все эти вещи мы нашли в шкафу нашего дома.

Таким образом, у меня были наряды на все случаи жизни – от вечеринки по случаю совершеннолетия до похорон.

– Лучше, чтобы все это у тебя было, если даже и не понадобится в дальнейшем, чем наоборот, милый, – так говорила мама, пытаясь объяснить, зачем мне нужно тащить с собой всю эту груду вещей.

Когда мы подъехали к взлетной площадке, семья Лэнгли в полном составе уже была там. Майя помахала мне рукой. Она пыталась распутать поводки, на которых держала двух терьеров. Они же наперегонки старались взобраться на ее трехногого лабрадора. Миссис Лэнгли сжимала банку с лимонадом, а Брюс разговаривал с летчиками. Меня несколько опечалил и даже разочаровал размер их самолета. Я-то думал, мы полетим в огромном аэробусе! А ведь раньше мне никогда не приходилось видеть частного самолета, и уж тем более, летать на нем. Мама стала вылезать из машины, но я остановил ее, сказав:

– Пожалуйста, не надо! Давай здесь попрощаемся. А то я смущаюсь. – А мама-то специально наряжалась все утро, чтобы поразить миссис Лэнгли! На ней была трикотажная двойка кораллового цвета, на голове – бархатная лента. Наконец, еще более по-флейвалльски она стала выглядеть благодаря своему последнему приобретению: на ногах у нее были довольно странного вида туфли болотного цвета с маленькими бантиками. Их почему-то называли «бельгийскими».

– Сама не понимаю, почему плачу. – Я и не заметил, что у нее в глазах слезы. Мне совсем не хотелось, чтобы она вылезала из машины.

– Что случилось?

– Мне пришло в голову, что впервые в жизни ты уезжаешь куда-то без меня.

– Прошлым летом я ездил к бабушке с дедушкой в Мэн.

– Это совсем другое дело. – Это правда. Прошлым летом я ездил в Аугусту (городок, где жили ее родители) на рейсовом автобусе. Отправлялся он с вокзала на Сорок второй улице. А в этом году полечу на частном самолете в Ист-Гемптон.

– Успокойся, все хорошо.

– Да, только разве тебе не кажется… понимаешь, все происходит слишком быстро. – Я быстро поцеловал ее в щеку, достал из багажника розовый чемодан и похлопал по дверце машины, словно напоминая о том, что ей пора уезжать.

Лэнгли взяли с собой всего три небольшие сумочки. Когда Брюс увидел мой багаж, он воскликнул:

– Как долго ты собираешься оставаться у нас? – Потом помог мне дотащить его и спросил:

– Да что у тебя там?