Жестокие люди - [11]

Мне казалось, что Нью-Джерси находится от Южной Америки дальше, чем любая другая точка на земном шаре. – И сколько мы там пробудем?

– Некоторое время.

– Но зачем нам туда ехать? Именно в Нью-Джерси?

– Потому что мне предложили там работу.

– Когда?

– Вчера вечером.

– Ненавижу эту занюханную деревню! Это же не штат, а задрипанная бензоколонка, где только водители грузовиков останавливаются!

– К Флейваллю это не относится. Там все по-другому.

– И кем же ты будешь работать?

– Буду лечить. – Ее опять скрутило.

– Кого?

– Одного… мужчину. У нас будет свой дом и… – Мама быстро села на кровать. Казалось, она сейчас упадет.

– То есть ты просто позвонила какому-то мужику посреди ночи, и он уже готов взять тебя на работу и предоставить жилье?

– Мне не нравится, что меня допрашивает пятнадцатилетний … да что ты о себе вообразил?

– Позвольте представиться: я – ребенок, которого арестовали, когда он покупал… – Мама подняла руку. Что ж, мне были известны и другие способы подействовать ей на нервы. – Он что, твой близкий друг?

– Да.

– Вроде англичанина? – Мама отрицательно покачала головой. – Мне придется ходить в школу в Нью-Джерси?

– Не знаю, Финн. Решим, когда наступит осень.

– Но я хочу знать… – Меня бесило, что я так зависел от матери, то бабушки, от дедушки, и вообще от взрослых. От них можно было ожидать только одного – что они придумают очередную гадость. Тут они не подведут. Уж лучше водиться с «жестокими людьми», живущими в дебрях Амазонки. Которых я, кстати, так никогда и не увижу, наверное. Эти люди привыкли здороваться так: «Привет! Мне нравится твой фонарик, и если ты мне его не отдашь, то я тебе топором уши обрублю». А если ваш ответ им не понравится, они вполне могут ткнуть вас горящей палкой. Но они, по крайней мере, всегда ведут себя одинаково. Кроме того, я был подростком. И девственником. – Все девчонки в Нью-Джерси красят губы ярко-розовой помадой. И у них у всех дурацкие прически.

– Ну же, не у всех, Финн, – засмеялась мама. А я нахмурился. Мы, наверное, были похожи на героев какой-то бутафории. Правда, мамы в семейных комедиях не решают завязать с наркотиками, а у их сыновей не возникает желания дать им пощечину, чтобы они прекратили улыбаться.

– А как же мои друзья? – возмущенно крикнул я.

– Кого ты имеешь в виду? – Мама вовсе не хотела меня обидеть, как могло показаться. У меня и в самом деле никаких друзей не было. – Гектора? – Этот тот самый парень, в которого стреляли. – Хлюпика, может быть? Нет, скажи: ты правда будешь по нему скучать? – Мама относилась к нему с большим сочувствием, но воспринимала его чавканье как личное оскорбление. Хотя, казалось бы, у такого торчка, как моя мама, есть заботы и поважнее, чем хорошие манеры. – Там, где мы будем жить, у тебя будут настоящие друзья.

В дверь кто-то позвонил, и мама чуть не подпрыгнула от неожиданности.

– А, наверное, это водитель приехал. Посмотри, пожалуйста. – Она сказала это таким тоном, будто водители являются за нами каждый божий день.

– Какой еще водитель? – Что это она опять затеяла?

– Тот человек, который предложил мне работу, сказал, что пришлет за нами машину.

– А зовут-то его как?

– Мистер Осборн. – Тот самый богатей, который платил ей за сеансы массажа столько денег, что она стала спускать их на наркотики. Мне стало стыдно за то, что я предположил, что наш благодетель – любовник моей матери. Понимаете, он был чуть ли не в сто раз старше ее. Кроме того, его совсем недавно выписали из больницы. И все-таки было подозрительно, что он решил взять ее на работу так внезапно.

– Финн, крикни ему в окно, что мы спустимся через десять минут.

– А дедушка с бабушкой знают об этом?

– Нет… – Было заметно, что даже упоминание о родителях испугало ее. – Мы потом им все расскажем, когда я… выздоровею.

И все-таки они, видимо, как-то прознали об этом, потому что перед нашим домом стояла полицейская машина. Правда, судя по номерам, она была из другого штата. У двери стоял чернокожий полицейский. На голове у него была широкополая шляпа. Он настойчиво жал на кнопку звонка. Когда я сказал маме о том, кто поджидает нас внизу, она завопила так, будто кто-то только что прищемил ей пальцы, с силой захлопнув дверцу машины, и теперь собирается нажать на газ.

– Снова они, – прошептала она, сотрясаясь от рыданий.

– Кто?

– Мои родители. – Теперь в комнате было целых два напуганных подростка.

– Что значит «снова»? Тебя что, уже арестовывали?

– Меня посылали на лечение в Оук-Нолл. – Так называлась навороченная лечебница, которую мы проезжали по дороге в Коннектикут, когда направлялись в гости к дедушке.

– Почему?

– Потому что я не хотела от тебя избавиться. – А звонок все заливался.

– Они что, хотели, чтобы меня кто-нибудь усыновил?

– Нет. Родители хотели, чтобы я сделала аборт. Говорили, что ребенок испортит мне жизнь. А теперь – что это я разрушаю твою жизнь. – Мне было сложно переварить то, что она только что мне сообщила. Потом я вспомнил о яномамо. Там женщины абортов не делают. Если они не хотят иметь детей, то просто относят их в джунгли, а когда те умирают, их тела сжигают, а пепел съедают. Для всего этого даже слово специальное есть, только я его не помню.