Жестокие игры - [56]

Мы сошли в зал и влились в толпу танцующих. Стоило мне лишь взять её за талию, как она прижалась ко мне сильным и упругим и телом и, откинув голову назад посмотрела мне в глаза долгим многообещающим взглядом, проговорила с предыханием:

— Какой вы сильный!

Если она все это играла, то была несомненно весьма одаренной актрисой. Нет, скорее, она действительно стремилась меня охмурить. При нашем знакомстве я её чем-то очень достал, возбудив тем самым жгучий к себе интерес. И мадам решила отомстить мне весьма своеобразным образом, наивно считая, что перед её чарами не устоит ни один мужик, в том числе и следователь прокуратуры.

— Шутите, Людмила Яковлевна! — ответил я. — Нашли тоже мне Геракла.

— Я не об этом. От вас исходит такая энергетика, что прямо мороз по коже! — Она полуприкрыла веки и, глубоко вздохнув, приникла ко мне, прошептала: — Полюбите меня, Сергей Иванович!

— Как?! Прямо здесь?! — очень я «удивился».

Мои слова её отчего-то очень рассмешили. Смех долго сотрясал её сильное и мускулистое, как у мустанга, тело. Наконец, она устала смеяться и с придыханием сказала:

— Какой вы, Сергей Иванович, право... Насмешник какой. Чего придумали! Здесь!... Для этого необходима интимная обстановка.

— А мне кажется, что для Этого обстановка значания не имеет. Главное — было бы желание, а все остальное, тасазать, декорум.

— Э-э! Не скажите, — горячо зашептала мне в ухо «Миссис Соблазнительница». — Значит вы не любили по настоящему.

— Да по всякому я любил, — решительно возразил. — Легче спросить — как и где я ещё не любил. Однажды на Памире, не поверите, это случилось в кабине канатной дороги. Пока поднимались на лыжную базу, я не только успел познакомиться с одной прелестной любительницей катания с гор, но и дважды её полюбить. И все это я делал по настоящему. Ни одна ещё не обвинила меня в халтуре.

— Ах, Сережа, прекрати! — взмолилась мадам, переходя на ты. — А то я умру от смеха.

— Ни самая плохая смерть. Но я бы предпочел умереть в объятиях такой знойной женщины, как ты, золотко. — Я погладил её крутое бедро и слегка ущипнул, чем привел её в неописуемый восторг.

Я уже вывел определенную закономерность из общения с мадам Верхорученко — чем большие пошлости я говорил, тем больше это ей нравилось. И я старался удовлетворить её постоянно растущие запросы.

Кончилась музыка и я хотел вернуться, но мадам мне этого не позволила.

— Потанцуем еще, — сказала она таким тоном, каким командир отдает приказ своим подчиненным занять рубеж и окопаться. И привалясь ко мне рельефной грудью, простонала: — Ах, Сережа, я от тебя балдею!

На небольшую эстраду в углу зала взобралась худая и страшная, как осенняя распутица, девица и, гнусавя, стала что-то бессвязно бормотать о неразделенной любви. Неподалеку я увидел свою возлюбленную в объятиях этого восторженного сукиного сына. Наши оппоненты работали по полной программе.

Не успели ещё смолкнуть последние звуки музыки, как Людмила Яковлевна взяла меня за руку, твердо и решительно сказала:

— Пойдем!

И мы оказались в узком и темном коридоре, где мадам притиснула меня к стене и жадно впилась в губы. Ее жаркий язык без особого труда раздвинул мои зубы, проник вглубь меня и стал там вытворять такое, о чем я раньше лишь догадывался. Да, если бы я не был защищен любовью, то туго бы мне пришлось. Точно. Да не той любовью, которую культивирует эта «Миссис Прелюбодеяние», а настоящей, которая возвышает нас до космических высот, или низвергает в гиену огненную. Именно такая любовь была у меня на вооружении. И чихал я на прелести этой стареющей Венеры. Ни на того, блин, напала. Ага.

Мы ещё какое-то время потискили друг друга и вернулись к столу основательно помятые. Мадам взирала теперь на всех снисходительно и свысока — под её неистовым натиском пала очередная «жертва».

— А что это мы с Владиславом Юрьевичем вас нигде не видели? — «ревниво» спросила Светлана. А её прекрасные голубые глаза, устремленные на меня, смеялись и сочувствовали одновременно.

— А мы это... ходили любоваться ночным городом, — ответил я с блудливой ухмылкой, чем ещё больше понравился банковскому служащему.

И здесь я заметил на полу у ножки своего стула браслет из довольно крупных бриллиантов. С моим твердым окладом надо горбатиться долгие годы, донашивая последние шмутки и питаясь исключительно святым духом, чтобы приобрести такую вот штучку. Мои оппоненты оригинальностью не отличаются. В моей многотрудной биографии уже было такое. Однажды, когда я вот также танцевал в ресторане, в карман моего пиджака, висевшего на спинке стула, была положена довольно солидная пачка долларов. Тогда мне с трудом удалось выкрутиться из щекотливой ситуации. Неужели они повторяются и задумали нечто подобное? Нет, вряд ли. Просто проверяют меня, как любил говорить один из моих клиентов, «на вшивость». Что ж, надо не ударить в грязь лицом и оправдать их надежды и чаяния.

Я сел на стул, но сделал это так «неуклюже», что уронил со стола вилку. Поднимая её, я заодно и прихватил браслет. Вилку положил на стол. Браслет естественно — в карман. Я был отчего-то уверен, что этот мой маневр обязательно зафиксирован объективом телекамеры или, на худой конец, фотоаппарата. Мне почему-то так ка-а-ажется.