Жёсткая ротация - [7]

Так благодаря Сталину мы выиграли войну или вопреки ему? Однозначного ответа нет. Войну выиграл — помимо массового героизма, многомиллионных потерь и чудовищных лишений (включая блокаду Ленинграда), но ни на мгновение не забывая о них, — страх перед Сталиным! Лютый страх, заставивший (а вернее, ежечасно и ежеминутно заставлявший) маршала Жукова и других военачальников воевать именно так, как они воевали, наркомов и директоров заводов — работать так и только так, как они работали, — по-сталински лютуя! Ни пудель, ни спаниель, ни бульдог, ни даже питбуль с волком не справятся — и, воюя с волками (а точнее, в предвидении неизбежной схватки с волками), Сталин воспитал волкодавов. Превратил партию, превратил всю административно-командную систему (а с нею и всю страну) в волкодава, который боится не волка, а только собственного хозяина. Можно ли было выиграть войну по-другому? Никто не знает. Сталин выиграл её так.

(Кто-нибудь непременно возразит, что волкодав ничуть не лучше волка, а может, и хуже. И действительно, возражают. Но эту — заведомо провокационную, заведомо кощунственную и попросту непристойную — постановку вопроса мы здесь рассматривать не будем.)

Сталин сумел внушить лютый страх и ближайшим соратникам, и согражданам, а вернее, подданным, которых он лишь однажды — и сам единственный раз смертельно испугавшись — назвал «братьями и сёстрами». Какими средствами он своего добился, перечислять лишний раз не будем; объективно они чудовищны и даже в самой своей чудовищности непомерно избыточны. Но добился.

Сталин внушил страх.

Страх выиграл войну.

Никто не знает, можно ли было выиграть её по-другому.

Мы выиграли её так.

А проиграли — и продолжаем проигрывать — мир. Мир — и мipъ.

2005

Бойтесь данайцев…

В годы брежневского застоя некий литовец, протестуя против порабощения могучим СССР маленькой, но гордой прибалтийской республики, беспрепятственно пронёс в ленинградский Эрмитаж склянку с кислотой и облил рембрандтовскую «Данаю». Сильно пострадавшую картину восстановить не удалось; сегодняшняя «Даная», по сути дела, заново написана реставраторами, что, правда, тщательно замалчивается, а завеса молчания сама по себе служит причиной множества слухов.

Скажем, в романе «Адвокат» (и одноимённом телефильме) чрезвычайно осведомлённого петербургского писателя и публициста Андрея Константинова, возглавляющего, наряду с прочим, знаменитое «Агентство журналистских расследований», преступники борются за обладание эрмитажной «Данаей», из зала музея якобы давным-давно выкраденной и подменённой. Да и вообще весь Эрмитаж увешан и заставлен подделками и копиями, тогда как подлинники давным-давно в частных коллекциях, заявляет уголовный «авторитет» в романе. И в телефильме, в котором эту роль исполняет государственный человек Кирилл Лавров. А другой государственный человек — директор Эрмитажа Михаил Пиотровский — утверждает, будто выпуск телефильма «Адвокат» с клеветой на музей оказался элементом чёрного пиара перед какими-то, далеко не самыми главными, выборами. Так смыкается скандальный политический круг над беспечно раскрытым лоном белокурой Саскии, она же Даная. Сладострастному Громовержцу это, впрочем, скорее всего без разницы.

Уничтожение «Данаи» при всей непростительности было, однако же, актом вандализма, а не терроризма. Никто не пострадал, а ведь ни один шедевр не стоит человеческой жизни, не правда ли? И армянина, устроившего примерно тогда же и по тем же мотивам взрыв в московском метро, повлекший за собой человеческие жертвы, мы осуждаем куда сильнее. И советское правосудие приговорило его к расстрелу, тогда как литовец был всего лишь (!) брошен в тюрьму на долгие годы. Как бы ни относиться к смертной казни, такую логику следует понять и принять. И вспомнить о ней сейчас, когда политический терроризм и политический вандализм вошли в моду во всем христианском, да и мусульманском мире. Однозначно осудив, разумеется, обе практики. Но куда сложнее определиться с собственным отношением к третьей политической моде наших дней — так называемому цветочному или бархатному терроризму. Когда в политиков летят помидоры и яйца, когда их хлещут по физиономии букетами и надевают им на голову торты или осыпают безвредным порошком, как только что премьер-министра в британском парламенте.

Разумеется, в каждом отдельном случае это недоработка личной охраны (которая, увы, затем рьяно навёрстывает упущенное, избивая «цветочных террористов» перед тем как передать их официальным инстанциям), но речь о другом. Как относиться к самой практике «цветочного терроризма»? Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не стреляло и не взрывало (это один вариант). Если не оборвать ему руки, завтра он вместо яйца или яблока запустит в политика гранатой (второй вариант). Политик, как и любой из нас, имеет право на самозащиту (третий; о реализации этого права людьми обычными промолчим). Свободу (и у нас, и на Западе) уже задавили — вот и получайте за это тортом по морде (четвёртый). А есть ещё пятый, шестой — и до бесконечности…

Понятно, что «цветочный терроризм» представляет собой виртуальную разновидность нецветочного. И, в свою очередь, сам по себе поддаётся виртуализации. Скажем, объединение журналистов «Петербургская линия» в каждом номере одноимённой газеты публикует так называемый «фейс-торт» — то есть виртуально вмазывает по мордасам тому или иному политику. Мне, одному из соучредителей «ПЛ», это претит прежде всего эстетически, но мои коллеги меня не слушают. А вот как относиться к реальному «торту по морде», я не решил. Не решил даже, зависит ли, должна ли зависеть реакция на виртуальный теракт от отношения к личности и публичной деятельности пострадавшего. Но определяться пора: «цветочный терроризм» явно набирает обороты.