Жертвы вечернiя - [3]

Онъ не понималъ, почему мужики стали такъ злы, почему, когда объявили имъ полную свободу и равенство со всѣми, въ поступкахъ ихъ не замѣчается и тѣни благородства, а наоборотъ, они стали еще грубѣе, требовательнѣе и наглѣе, почему они ко всѣмъ тѣмъ, кто выше ихъ по общественному положенію, образованію и достатку, относятся съ такой непримиримой враждебностью, что ни за кѣмъ, кромѣ однихъ себя, не признаютъ права жить?

Раньше Юрочкѣ казалось, что какъ только объявятъ всѣмъ свободу, братство и равенство, такъ сразу всѣ станутъ добрыми и братски будутъ относиться другъ къ другу, а тутъ вышло какъ-будто совсѣмъ наоборотъ.

И Юрочка глазамъ своимъ не вѣрилъ, терялся, и все-таки надѣялся, что это не то, не настоящее, что это какое то недоразумѣніе, которое скоро разсѣется, пройдетъ и пройдетъ сразу, вотъ какъ-нибудь онъ утромъ проснется и все будетъ иное, все измѣнится, всѣ будутъ ласковы, хороши и доброжелательны другъ къ другу.

И первое время онъ ждалъ этого чудеснаго превращенія, но оно не наступало и чѣмъ дальше, тѣмъ было хуже, возмутительнѣе и гаже.

И самъ Юрочка мало-помалу сталъ смотрѣть на мужиковъ съ опаской, а потомъ въ его незлобивомъ, доброжелательномъ сердцѣ начала зарождаться непріязнь къ нимъ.

Однажды, проходя по дорогѣ около своей усадьбы мимо кучки мужиковъ и парней, онъ услышалъ:

— Пожди, дай срокъ. Доберемся и до баръ съ барчатами. Подъ орѣхъ раздѣлаемъ; попили нашей кровушки. Попьемъ и мы ихней.

Сказано это было громко, съ неизбѣжнымъ прибавленіемъ мерзкихъ словъ и видимо, нарочно для того, чтобы Юрочка слышалъ, сказано съ непримиримой враждебностью.

И говорили это не одни парни, а и немолодые мужики, изъ которыхъ кое-кого онъ зналъ, которые неоднократно приходили и сами и присылали своихъ бабъ и дѣтей къ мамѣ лечиться, которымъ папа неоднократно помогалъ кому хлѣбомъ, кому деньгами.

Юрочка глубоко, до слезъ былъ обиженъ, оскорбленъ и огорченъ.

Надъ этими словами и особенно надъ тѣмъ непримиримо-злобнымъ тономъ, какимъ они были сказаны, Юрочка много и долго ломалъ голову.

«Что сдѣлали мы имъ дурного? Папа и мама всегда хорошо относились къ нимъ, помогали имъ, заступались за нихъ, когда ихъ кто-нибудь обижалъ, чѣмъ мы виноваты, что мы богаче и образованнѣе ихъ? За что же меня-то и моихъ сестренокъ они ненавидятъ, за что? Вѣдь ни злого, ни худого мы еще не успѣли имъ сдѣлать. Но если бы они могли раскрыть мое сердце, то увидѣли бы, что, кромѣ добра, я ничего никогда не желалъ имъ».

На эти вопросы Юрочка не находилъ отвѣта и сталь избѣгать мужиковъ.

Къ концу лѣта пріѣхалъ въ имѣніе и папа.

Всѣ въ домѣ облегченно вздохнули, до этого всѣ жили, какъ въ осажденной крѣпости.

Папа очень похудѣлъ, постарѣлъ, осунулся, сталъ задумчивъ и раздражителенъ.

Отъ прежняго увлеченія революціей и Керенскимъ не осталось и слѣда.

Революцію онъ считалъ хамскимъ бунтомъ, подстроеннымъ жидами. Керенскаго называлъ негодяемъ, предателемъ, подлымъ, жалкимъ фигляромъ, который ведетъ Россію къ гибели.

— Негодяи, мерзавцы и воры предали и продали Россію жидамъ на выжигу и продолжаютъ продавать оптомъ и врозницу. Теперь вся надежда на генерала Корнилова. Только онъ одинъ можетъ еще поправить наши дѣла. А пока отвратительно, скверно, кажется, дальше идти некуда... И народъ — негодяй, и тупая, злобная скотина. Ему нельзя было давать никакихъ послабленій. Кнутъ, палка и ежевыя рукавицы — только это одно онъ

и признаетъ и только этого онъ и достоинъ. Это — дикій звѣрь какой-то, подлый трусъ, не желающій защищать отечество, воръ, грабитель и убійца. Ну да не все еще пропало. Мы еще сильны. Помогутъ и союзники. Вѣдь имъ невыгодно, что у насъ такой хаосъ, такой кавардакъ.

— Богъ дастъ, все понемногу «образуется»... — съ тяжелымъ вздохомъ добавилъ папа.

III.

Въ среднихъ числахъ августа вся семья возвратилась въ Москву, потому что изъ-за озорства населенія жизнь въ деревнѣ оказалась невыносимой и небезопасной, къ тому же папа спѣшилъ на государственное совѣщаніе.

Юрочка сталъ ходить въ гимназію.

Но школьная жизнь развалилась окончательно. Объ ученіи нечего было и думать.

Гимназисты окунулись въ политику, раздѣлились на партіи и несчастныя дѣти оказались совсѣмъ сбитыми съ толка.

Учителя — одни посѣщали классы мимоходомъ, впопыхахъ, другіе устраивали съ школьниками митинги, разъясняли имъ значеніе «великой, безкровной» революціи и различія между политическими партіями.

Въ воздухѣ нависала гроза.

Черныя тучи на русскомъ небосклонѣ съ каждымъ днемъ все сгущались и мутнѣли.

Русскіе солдаты безъ боя сдали нѣмцамъ Ригу и бѣжали съ фронта.

Генералъ Корниловъ настойчиво требовалъ отъ Керенскаго и Временнаго правительства полноту власти для себя, подчиненія солдатъ офицерамъ и права суда и наказанія вплоть до смертной казни включительно за дезертирство, измѣну и нарушеніе дисциплины.

И правительство, и Керенскій все это обѣщали, но ничего не давали и видимо, не хотѣли давать.

Фронтъ разваливался; офицеры гибли и отъ вражескаго оружія, и отъ звѣрскихъ самосудовъ своихъ же бывшихъ подчиненныхъ; солдаты буйствовали, грабили, воровали частное и казенное имущество и съ оружiемъ въ рукахъ разбѣгались по домамъ дѣлить казенную и помѣщичью землю.