Жертвуя малым - [70]

Почерк тоже его, вглядевшись, сообразила я. Мелкий, бисерный, очень четкий, как будто он писал, глядя сквозь увеличительное стекло. Чьи же рисунки? Неужели он автор? Я часто видела, как он строчит что-то куриным своим почерком, но не припомню случая, чтобы застала его рисующим. Может быть, он просто подписал чужие наброски? Но кто тогда изобразил на них его самого?

Я взглянула на часы. Пора бежать. С сожалением я отложила дневник, подумав, убрала его на полку с книгами. Позже рассмотрю во всех подробностях. Неспроста ведь Соль советовал мне почитать собранную им литературу. Может быть, именно этот дневник он и имел в виду?

Я поспешно прихорошилась перед зеркалом, и помчалась в покои донны Фредерики. Близится всенощная, а с ней — долгая и изнурительная заупокойная служба, которую — впервые в истории храма — будут отправлять два высших жреца Империи. «Для полноты картины не хватает сподобиться лицезреть самого Божественного», — на бегу шутливо подумала я. Но, как показали дальнейшие события, боги, которые ведают людскими помыслами и желаниями, юмор мой в расчет принимать не пожелали.

Часть вторая Волчий бог

Глава 7 Молох

Императорский поезд на пути следования из Саракиса в Хаканаи. Великий тракт вдоль Восточного моря Месяц Сливовых дождей, 4-й день второй декады, луна

Бодро стучали колеса, за окном проплывал величественный пейзаж восточного побережья. Океан, спокойный и лазурный в свете зари, и дымка Купольной границы на горизонте, сверкающая как жемчужные облака. Мое первое путешествие на поезде. И, наверное, единственное в такой компании.

Дон Август, большая часть его свиты, включая назойливых граций и учтивого секретаря Максимилиана, с которым мы были уже на «ты». В мое распоряжение предоставили отдельное купе: обитые красным бархатом диваны, занавески тонкого шелка, стоившие больше, чем весь мой гардероб вместе взятый, серебряная посуда и свежие цветы в миниатюрной вазе. Облачившись в легкий, расписанный серебряными лилиями на темно-сером фоне халат, я, развалившись на диване в свое удовольствие, лениво потягивала грейпфрутовый сок со льдом. Вентилятор работал почти бесшумно, в купе, в отличие от улицы, было довольно прохладно, и сок со льдом я пила скорее в угоду собственным представлениям о сибаритстве, нежели по необходимости. Две стражи назад, еще до полуночи, поезд тронулся с вокзала Саракиса, и все его благородные пассажиры, разместившись каждый в отдельном купе, изволили отдыхать после всенощной и последовавшего за ней хлопотного дня сборов. Праздник Лемурий в этом году выдался особенно напряженным, аристократы, насколько я могла судить, за прошедшие семь дней не спали вообще, да и мы, их помощники, едва выкраивали час-другой на отдых. К рассвету солнца, последнего в этом году дня, на который пришлась всенощная Лемурий, все мы, обычные люди, выглядели как бледные тени, в пору детишек пугать. А вот троица аристократов сияла как драхмы[13] свежей чеканки. Зато за прошедшие дни я отлично поняла, для чего дону Августу понадобилось брать в поездку не одного, а целых трех секретарей. Пока один, свалившись в изнеможении, спал, второй мог занять его место, а третий следил, чтобы первые двое ничего не перепутали в регламенте. У донны Фредерики я была единственной помощницей, но мне на выручку приходили старшие жрицы. Впрочем, это мне не сильно помогло, потому что Соль, неожиданно раскрывший инкогнито на первой всенощной в честь Лемурий, тоже не преминул воспользоваться моими услугами. Хвала богам и дону Августу, который поделился кадрами со своим заносчивым и бестолковым родственником.

Потягивая сок и наслаждаясь бездельем, а также воистину волнующим пейзажем, я лениво прикидывала, чем бы занять ближайшие несколько свободных часов. Перед отправлением, обрушившемся на меня как гром среди ясного неба, я мечтала только об одном — лечь и спать до самого приезда в столицу. Едва обустроившись в собственном купе, я даже отрубилась ненадолго, пропустив выезд поезда из Саракиса и смену суток, но вскоре проснулась посреди ночи. Видимо, факт отдельного купе, небывалой роскоши и чрезвычайно обходительного персонала поезда столь сильно поразил мое воображение, что больше сна не было ни в одном глазу. Мне хотелось вскочить и начать делать сразу несколько дел: написать письмо матушке, заказать ранний завтрак, состоящий из львиной доли перечисленных в меню дорогих блюд, отправиться с визитом в купе Максимилиана и провести время в приятной беседе. Последнее, увы, было невыполнимой мечтой: мой новый добрый друг наверняка спал, ведь последняя всенощная и последующие сборы в дорогу пришлись как раз на его смену.

Тщательно поразмыслив, я пришла к выводу, что исполнение двух желаний из трех — тоже, в общем-то, неплохо, и дернула свисающий с обшитой светлым дубом стенки купе шнурок. Не прошло и минуты, как в дверь, постучавшись, заглянула приветливо улыбающаяся проводница. Она поклонилась мне так, будто я тоже принадлежала к Императорской семье, и ласковым голосом осведомилась, чего мне угодно. Я потребовала письменный набор и, запинаясь, прочла названия нескольких блюд из меню. Выбор здесь был настолько изысканный, что я не понимала смысла трети знаков, входивших в наименования деликатесов. «Слушаюсь и повинуюсь», — ответствовала мне проводница, и бесшумно исчезла, приняв напоследок от меня опустевший бокал из-под сока. Дожидаясь ее возвращения, я уселась за столик, скрестив ноги, и глазела в окно, силясь рассмотреть в темноте местность, по которой мчался поезд.