Жертвуя малым - [58]

— Плохо дело, — сказал мне Соль. — В таком виде ее сдавать в вольер нельзя.

Я не могла с ним не согласится. За порчу «храмового имущества» — а Лу сейчас выглядела основательно испорченной, так, что даже свет фонарей угрожал обжечь ей сетчатку — отвечать пришлось бы мне, как единственному из нас троих существу разумному, с точки зрения храмовой братии. Очевидно, что правдивый рассказ никому из нас участи бы не облегчил.

— Значит, придется опять… — раздумчиво проговорил Соль и встряхнул вампирку за плечо. — Эй!

— Не прикасайся ко мне, Беловолосый, — слабым, но полным яда голосом прошипела Лу. — Чуть не порешил меня, ублюдок!

— Сама виновата. Кишка тонка была сказать, что в полнолуние тебя тянет на серенады, а? Как силенок добавилось, так на свежую кровушку потянуло, мразь?! — Соль тряхнул ее сильнее, так, что у вампирки аж зубы клацнули.

— Кретин! — с яростью зашипела она, не открывая, однако, глаз и не делая попыток вырваться. — Да откуда ж мне было знать про полнолуние, башка твоя деревянная, если первый и последний, кого я в посмертии кусала, был мой брат?! А потом мы оба в Империю попали, и больше… — осекшись, Лу с лязгом захлопнула рот.

— Брат, — проговорил Соль с таким видом, будто внезапно решил давно мучившую его задачу. — Но в храме его нет.

— Он погиб, — опустив голову, прохрипела Лу. Из зажмуренных глаз ее вдруг заструились слезы. — Твою душу, Беловолосый, ты чуть не убил меня!

— Прости, — Соль покачал головой, в смущении, как с изумлением поняла я. — Опять, выходит, сам дурак.

Лу приоткрыла на него один глаз, чтобы тут же зажмуриться вновь. Стирая с постаревшего лица слезы и слизывая их с ладоней, она, смягчившись, с удивлением проговорила:

— Впервые плачу в посмертии. Лишенным тени вообще-то плач не свойственен, ты знал?

— Да, — Соль наклонился к ней, поворачивая зажмуренное лицо к своему лицу. — Добавки не будет, таков был уговор. Но обстоятельства чрезвычайные. И только потому, что ты — вроде как — жертва чужой невнимательности. Но этот раз — точно последний, заруби себе на память.

— Лучше ты себе заруби, — хмыкнула Лу. И, вслепую, но очень ловко обхватив его затылок растопыренной пятерней, впилась губами в его губы.

Чувствуя себя рыбьим зонтиком, а также пятой ногой у кобылы, я отвернулась от них, отдав предпочтение вечернему пейзажу. Искусно оттиснутой гравюрой темнели на фоне тихого пруда узорные листья клена. Придет осень, и их нежная зелень воспламенится оттенками алого и рыжего. Хорошо бы провести этот закат года, как и все последующие, сидя в парке и любуясь прощальным карнавалом красок. Купить с девчонками сладких рисовых колобков, жареных осьминогов на палочках, охладить пшеничный чай и устроить пикник. И никаких вампиров, никаких побасенок о древних временах и внешнем мире, только обыденное, только свое, уютное и привычное. Соль и Лу, и, может быть, донна Фредерика тоже, жили в мире, в который мне не было доступа: у них была в нем их собственная иерархия, они понимали друг друга с полуслова, с полунамека, у них были общие воспоминания о нем. Что это за мир — внешний или имперский, внутренний, но какой-то другой, чем тот, в котором жила я? Поначалу мне было интересно узнать, попытаться проникнуть в него, но сейчас я поняла, что устала. Устала ломиться в закрытые двери. Устала идти туда, куда меня ведут, как барана на заклание, устала пытаться прочесть подтекст, кода к расшифровке которого у меня не было. Только тревога за собственную участь поддерживала меня. Тревога, и иррациональная вера в то, что Соль защитит меня, не приведи чему-то дурному случиться. Откуда она взялась, эта вера, я не знала, вроде бы ничего из произошедшего не могло дать повода к ней, и все же вот, нате вам — я верила. Как будто бы для простых смертных, вроде меня, Соль не представлял угрозы. Как будто бы на лбу у него кто-то крупными буквами написал: «Он защитит нас». От кого, от чего? Я не знала. Но начинала догадываться, кто автор надписи. Плебеи. Еще бы знать, что подкрепляло их уверенность? И была ли она, эта слепая вера, хоть чем-то оправдана?

Сбоку раздалось чмоканье, и Соль снова, как в прошлый раз, оттолкнул от себя вампирку.

— Стыдлив, аки девица, — с горячим, полным жизни шипом изрекла Лу.

— Заткнись. Делать это с такой, как ты, не доставляет ни малейшего удовольствия. — Соль встал, с отвращением кривя губы. — Полегчало?

— О да! — Вампирица опасливо приоткрыла глаза, повела вновь замерцавшими зрачками и распахнула веки во всю ширь. Лицо ее казалось помолодевшим, лицо двадцатилетней девушки с алыми зрачками демоницы. Губы, обожженные во время схватки с Солем, краснели даже в скудном свете фонарей. Лу выставила язык и облизала губы с большим смаком. Соля, да и меня, передернуло.

— Тогда ты сможешь вернуться в вольеры самостоятельно, — скрестил на груди руки аристократ.

— Очки, — качнула вампирка головой.

Соль снял с лица собственные «солнечные стекла» и передал ей.

— Как жаль, что ты отдал мне всего лишь чай, — водружая их на нос, попеняла вампирка.

— Вали, — сухо напутствовал парень. И поглядел на меня:

— Возвращаемся.

— Госпожа, — поклонилась мне Лу.