Жертвуя малым - [157]

Этими-то гонцами и были трое дорогих Солю людей: Чиэ, Микадзуки, лучшая ее ученица, и Хаясэ-Перекат, муж могучий. Сговорившись с людьми о месте и времени встречи, шагнули трое перволюдей в студеные объятия отца-океана и пропали, только мелькнули в волнах бурые спины. Осталось племя в тревоге дожидаться вестей. Соль ходил по галечному берегу взад-вперед, гоняя чаек, мешая тюленьим детенышам с нежными глазами-бусинками резвиться на привычном им берегу. Он знал, какой виры потребует от людей Полная Луна, догадывался, что тем не придется расплата по нраву. Он оказался прав: минуло два дня, а гонцы не возвращались.

«Делать нечего, — сказал тогда Соль племени, — поплыву за ними».

Никто ему не перечил. Он был Светлый, делал, что считал нужным. Однажды он спас прибрежный город от нападения змееглазых, откликнувшись на отчаянный зов воеводы. Теперь, хотя никто его не звал, готов был спасать свою новую семью.

«Лишь бы они были живы», — думал он, на крошечном плоту выгребая в холодном море в сторону человечьего берега. Когда-то у него была лодка, подаренная тюленям прибрежными в благодарность Солю за спасение, но он потерял ее, попытавшись преодолеть последнюю преграду на пути к Аласте и потерпев поражение. Он потерял бы тогда и жизнь, но чудо спасло его, чудесные возможности его рожденного на неведомых островах тела спасли, и возвратили на бренную землю. Где, как и много раз до этого, приходилось ему спешить, чтобы спасти своих новых близких, спешить, и не успевать.

В тот раз спешить ему было уже некуда. На берегу, где специально на случай визита тюленьих гостей люди построили особый странноприимный дом, пылали костры и двигалась длинная, облаченная в траурные одежды процессия. Долгие тени одетых в балахоны людей плясали причудливо на прибрежных скалах, а с дымом костров тянулся к морю сладковатый душок жареного мяса. Едва очутившись на мелководье, Соль спрыгнул в воду и кинулся бежать, таща плот на буксире. Борясь с волною, задыхаясь, он спешил к берегу, взглядом ища среди длинных и худых фигур одну — могучую, слоноподобную. Не нашел, и прибой сбил его с ног, заставив больно ушибиться коленом о подводный камень. Сильно хромая, нагой, ежась от весеннего ветра, он выволок плот на берег, бросил там; торопясь, пробрался по сопкам мимо закутанных в хламиды высоких фигур, водящих вокруг чадных костров угрюмый хоровод. Одолев полосу песка, подошел к фасаду странноприимного дома: на приподнятой на столбах деревянной веранде, прижавшись плечами, сидели, кручинясь, Перекат и его молодая жена. Увидав дрожащего мокрого Соля (экономя ресурс, он даже не пытался согреться собственными силами), Перекат встал, снимая с плеч рыбий плащ, и, перемахнув через перильца веранды, набросил пропитанную теплом его тела ткань на покрытые гусиной кожей плечи бога.

— Где Мудрая, вождь? — стуча зубами, спросил его Соль.

Ни слова не говоря, Перекат показал себе за спину.

Стянув плащ в кулак у горла, чтоб не падал, Соль взбежал по ступенькам крыльца, отворил дверь. Из темного дома пахнуло вяленой рыбой и плесенью, и какими-то сушеными травами.

— Чиэ! — вскрикнул он, бросаясь в темноту, но тут с веранды навстречу с лампой в руке вышла Молодая Луна. Желтый свет озарил ее плотно сжатые губы, темные, как омуты, глаза, и, наконец, огромное тело у дальней от входа стены, раскисшее, как выброшенный на берег кит, такое же неповоротливое. Сглотнув горький комок, Соль сделал шаг вперед, споткнулся, как об преграду, об ушибленную ногу, и замер, боясь дышать. Лишь потом увидел заслоненное светом лампы в руках Луны слабое-слабое, бледное, как первый пух одуванчиков, сияние, лишь потом услышал — дышит хрипло и глубоко.

— Жива, — он отшагнул назад, прислонился к косяку, боясь, что ноги не удержат.

— Нет, — сказала Микадзуки печально. — Умирает.

— Что здесь случилось? — спросил Соль и, заслышав за спиной грузные шаги Переката, все-таки сполз по стенке на корточки. Придерживая плащ у горла рукой, он на коленках, осторожно, приблизился к толстухе, не без трепета прижал к ее волосатому, мощному загривку ладонь. Шея была мокрой от пота и горячей. Старуха всхрапнула, отзываясь на прикосновение Светлого бога, перекатилась на спину, раскинув мощные руки, но в сознание не пришла. Под приоткрытыми веками ее страшно виднелись белки. Лежа на спине, старая Матерь захрипела, грудь ее заколебалась мощно, рождая рокочущий кашель. Испугавшись, Соль с пола, а Перекат сверху, упершись ногой в пол, кое-как вернули толстуху в прежнее положение, и хриплое дыхание ее выровнялось.

Боясь прикоснуться еще раз, Соль повернулся к Чиэ боком, а Луна, поставив лампу, села перед ним, скрестив ноги. Перекат остался стоять — темный плечистый силуэт на фоне большого окна, выходящего к морю, в котором, как огромный, объятый пламенем корабль, величественно шло ко дну солнце.

— Два дня назад, ты знаешь, — вполголоса заговорила Луна, с тревогой вглядываясь в громаду умирающего тела, трудно дышащую за спиной у Соля, — мы приплыли, чтобы спросить с сухопутных людей по справедливости. Сначала они отрицали вину, потом стали предлагать зерно и мясо. Жизнь моего сына за горсть зерен! — она коротко, зло усмехнулась. — Матерь сказала: я видела человека в железе. Это он сделал мертвым нашего детеныша? Люди, их старший вожак и младшие вожаки не отрицали. У него есть детеныши? — спросила Мать. — Ведите их всех сюда. Их привели, троих: преступника, его полувзрослого сына и дочку, совсем еще мяконькую. Сколько тебе лет? — спросила ее Матерь, но за девочку ответил брат. Семь, ответил он. Хорошо, решила Мать и взглянула на меня. Я была согласная. Таков наш выкуп, сказала тогда Мать громогласно, стоя на веранде этого самого дома. Я сидела по правую руку ее, вождь-охотник по левую, сухопутные люди смотрели снизу, внимательные, как стерегущие добычу чайки.