Жертвуя малым - [148]

— Ну правда, шла бы поспала, — спустя молчание сказал он мне мягко.

Я, разглядывая прилипшие на дне чашки чаинки, спросила:

— Зачем ты мне все это рассказал?

Он долго не отвечал, наконец, сказал со вздохом:

— Ведь это Инга твое общество навязала, несподручно, мол, без помощницы. А ты же ни шиша не понимаешь, что происходит, хлопаешь глазами своими коровьими и веришь всему, что тебе говорят. — Я собралась возмутиться, но он выставил ладони вперед. — Извини! Ты хороший человек, Кора, ты честная, верная, не шибко ум…, - под моим взглядом он стушевался, — хорошая! Но ты, — заговорил с новым пылом, — связалась с очень плохим парнем. Все, прежде имевшие с ним дело, погибли. Они все погибли, понимаешь, и лишь поэтому нельзя вдруг взять и бросить, отказаться от долга, надо довести эту партию до конца, но… Ты и Инга, пожалуйста, только вы останьтесь в стороне, ведь теперь вы все знаете, ты и она, и поэтому… Поэтому как-нибудь, очень прошу, постарайтесь выжить, не лезьте в финал этой истории… Если ей, Предвечной, так надо, пусть забирает себе последнего бога, но вы-то, вы — чужие, до вас никакого дела нет, ни до одной, ни до другой… — он опустил голову, кончиками пальцев теребя потрепанную тетрадную обложку. Обалдевшая, я сидела напротив, приоткрыв рот, переводила взгляд с его дрожащей на дневнике руки на длинную серебристую челку, завесившую лицо. Щеки горели от прилившей крови, от его, такого неожиданного, признания.

«Бог, он для всех, — с холодком в животе подумала я и обхватила себя за плечи, стараясь подавить внезапную дрожь. — Тот, кто пожелает его для себя, погибнет, Предвечная не простит ему». Но я не желала! Ничего такого никогда и в мыслях у меня не было, я просто… привыкла к Солю и сочувствовала ему, как если бы он был моим младшим родственником. А еще я почему-то была уверена, что он защитит меня, если что-то плохое случится. Да, он бывал груб и высокомерен, да, он использовал меня в каких-то своих неведомых делишках, но при этом всегда сохранял человечность. Он научил меня думать не только о себе, научил понимать и уважать правду других людей. Он был для меня как заноза в заднице, но он стал мне другом, какого у меня никогда прежде не было. Раньше я и представить себе не могла, что мне окажется нужен такой друг, человек, который сделает для меня мир шире, раздвинет тесные грани привычной жизни… Человек, для которого я сама, оказывается, представляю немалую ценность.

И все же не человек. Аристократ. Для некоторых так и вовсе — бог.

Соль поднял на меня лицо, и темный, тяжелый взгляд его уткнулся в меня, как копье.

— Они все погибли, Кора, — безжизненно, веско прозвучал в перестуке колес его голос, — для того, чтобы Светлый выполнил свою миссию. И вот цель близка, и ничто, никто Светлого не остановит. «Спаси всех», когда-то наказала она, и наказ ее будет исполнен, неважно, сколькими еще при этом придется пожертвовать. В любом случае, малое будет принесено в жертву великому, этому жадному, ненасытному великому, сожравшему уже стольких малых сих, — он покривился, как от боли. — Тебе рассказал все это только затем, чтоб ты знала: держись, по мере сил, в стороне. Ведь, если нет, тебе тоже не будет пощады, тебя погублю без жалости, как и всех их, тех, кто тебе предшествовал. Инга обременила твоим обществом, чтоб в твоем присутствии не наделал глупостей, чтобы берег — тебя и себя, но, к твоему сведению, этот ее план не сработает. Она и сама не очень-то знает, что ее ждет после отъезда Лучезарного кобеля… Да теперь это и не важно. Купол будет разрушен, Аласта спасена, а Вечная Невеста получит в свое полное распоряжение раскаявшегося последнего бога. И вся эта масса, все это стадо, — великое, ради которого малые сии сложили свои храбрые головы, — весь этот безмозглый сброд обретет, наконец, свободу. И сможет снова плодиться, грызться, любить и ненавидеть друг друга столько, сколько их душам будет угодно, до нового конца света. А ты, Кора, чтобы ненароком кони не двинуть, держись-ка лучше от этой, — нервным жестом он показал на себя, — компании подальше, а о собственной безопасности похлопочи уж как-нибудь сама, ладно?

С кривой, неприятной ухмылочкой он все буравил меня своим багрово-зимним упорным взглядом, и я, проглотив все возражения, наконец, кивнула в ответ.

— По рукам, — сухо добавила я, и он стянул эту столь не идущую ему ухмылочку в тонкую линию поджатых губ. — Не беспокойся, уж о себе-то я позабочусь. — Я встала, поклонилась. — Благодарю за угощение, дон.

Он коротко взмахнул ладонью, отпуская меня, и, отперев защелку, я вывалилась в застеленный ковровой дорожкой вагонный коридор. Делавшая там уборку дежурная при виде меня заискивающе заулыбалась. Скользнув по ней взглядом, я втиснулась в свое купе и рухнула на диван. «Вот так-то, Кора, — с сонным, усталым ожесточением подумала я. — Вот тебе и друг».

Я смежила веки, под ними взметнулась метель и черные волчьи силуэты. Они наскакивали, один за другим, на сжавшего кулаки полуодетого парня, чьи длинные светлые волосы, корчась, дергала вьюга, чье точеное, красивое лицо перекошено было, как черным уродливым шрамом, зубастым оскалом. Он вскидывал руки со сжатыми кулаками навстречу прыгавшим волкам, растопыривал пальцы, пронзая ими, как острыми ветками, мохнатые глотки. Волки ожесточенно, беззвучно гибли, и вот уже вместо них я видела простоволосых, одетых в белые, до пят, хламиды, людей: мужчин и женщин, детей, молча и безропотно испускающих дух от прикосновений длинных пальцев-веток. Шрам ухмылки на белом лице расползался, словно отворялась рана, чернел, как Тартар, оттуда, извиваясь, лезли черные червяки-слова: позаботься о себе сама, Кора, поберегись, или раб бездны сожрет тебя, размозжит в своем липком от крови кулаке.