Жертвуя малым - [124]

Она взвыла вновь, превращаясь, и пустым голосом сказала:

— Моя вина, Светлый. Моя глубокая вина.

Наново заскрипел снег, и Волчица и Лютая, неся на плечах грустного Косточку, вышли к ним из метели.

— Дядя, — сразу сказала Акмэ, встретившись взглядом с Солем.

— Прости, — сказал он ей.

— Дядя, — повторила она и, оставив Косточку на попечение Лютой, подошла к телу Когтя.

— Я куснула несытого в грудь, а он отбросил меня, и я испустила дух на краткий миг. Когда поднялась, несытый подполз к сыну вождя и начал грызть его. Коготь рычал, пробовал бороться, но цепь мешала ему. Я напала, перегрызла шейные позвонки, но все это время несытый жрал сына вождя, и я ничего не могла поделать. Прости меня, Мать, прости, Светлый, простите, названные братья и сестры. — Хрипло рассказала Воля и залилась новым, рвущим душу воем.

Волчица склонилась над дядей, опустив голову так, что длинные волосы закрыли лицо.

— Не твоя вина, сестра, — тихо сказала она.

Соль, отбросив в сторону снятую с тела убитого волка цепь, поднялся и подошел к ней. Ему пришлось переступить через тело не-мертвого, и вновь желудок сжался в тошнотном спазме при одном только взгляде на затаившийся в трупе черный побег.

— Акмэ, — сказал он, садясь рядом с жрицей на корточки. — Медлить нельзя. Упокоим оставшихся, заберем твоего дядю, уходим.

— Уходим, Соль, — всхлипнув, согласилась она.

Грязной от слизи и крови рукой он обнял ее за плечи, глядя в оскаленное лицо мертвого волка. Протянул руку, чтобы закрыть его остекленевшие, выкачанные глаза. Погладил встопорщенную, мокрую от крови и свежего снега шерсть. И мягко сжал пальцы на невесомом тельце взлетевшей на ладонь белой птички. Краем глаза заметив, что Волчица смотрит на него, повернул к ней голову. Она кивнула.

Отпуская ее, Соль встал и шагнул к недобитку, чтобы вырвать из его нутра трепещущий от беззащитности черный сорняк.

А белая птичка, пощекотав ладонь, выпорхнула из разжатых пальцев и присела на плечо, нежно грея щеку своим невесомым, невидимым обычному глазу светом.

…Они возвращались в стаю, в туман, Соль нес на плече мертвого Когтя, сглатывая судорожную, густую слюну. Однажды он, любопытства ради, поддался на уговоры Волчицы и отведал принесенной охотниками свежей кабанины, и тогда его тошнило точно так же, как сейчас. В тот раз он съел немного, сразу почувствовав желание вырвать, и легко отделался, но теперь муторное чувство переизбытка не отпускало. Он упокоил всех мертвецов, вобрал в себя длинную и колкую, раскинувшую призрачные побеги душу Тима, и сейчас его ресурс был не просто полон под завязку, казалось, он готов был, как проснувшийся вулкан, перелиться через край. Волчица, понурив голову, шагала рядом, поддерживая окостеневшее тело дяди у Соля на плече, Серый Охотник и Лютая вели Косточку, безутешная Воля плелась последней.

— Это я виновна, — сквозь тошнотную муть расслышал Соль и поглядел на Акмэ, печально бредущую сбоку. — Я Мудрая матерь, мне нельзя марать руки кровью, а я… я ведь убила несытого, Соль. Так хотела убить его, не смогла остановиться.

— Никогда больше, — сказал ей Соль и сглотнул вязкий комок, — тебе не придется никого убивать, — птичка взмахнула крылышками, чиркнув нежными перьями по щеке, и он почувствовал себя лучше, много лучше, когда Волчица подняла насупленный взгляд и несмело улыбнулась ему. А потом вдруг захлопотала, торопливо протягивая холодные ладошки к его лицу, заставив остановиться, потянулась к губам на цыпочках.

— Чего ты?.. — он хотел отвернуться от нее, стыдясь своей тошноты и слабости, боясь уронить мертвого Когтя и проявить тем самым неуважение к его смерти. Акмэ обхватила его одной рукой за плечо, поддерживая тяжелое тело дядьки в равновесии, и крепко прижалась к губам. Он увидел ее сосредоточенные, полные заботы глаза, и тут же ослеп на несколько секунд от мощнейшей белой вспышки, полыхнувшей между ними. Птичка взвилась с его плеча, зависнув в воздухе, как колибри, шедшие следом волки ахнули, а Волчица опустилась на пятки, продолжая придерживать мертвого дядю и глядя по-прежнему пристально, но уже без тревоги. Ошеломленный, Соль потряс головой, и белая птичка волчьей души вернулась на свое место, а тошнота отпустила. Он вновь ощущал себя бодрым, полным энергии, не переевшим, а колоды чужих воспоминаний, одна за другой, мерно лились в руках умелого крупье в недрах памяти, и больше не были окрашены ничем, кроме легкой грусти. Прищурившись, Соль несколько секунд наблюдал их, анализируя факты, затем Волчица мягко подтолкнула его и он пошел с ней бок о бок, уже не боясь, навстречу надвинувшемуся туману, жемчужной пеленой мерцающему в глубине ночного притихшего леса. Волки шли следом за ними, и даже Косточка как будто стал меньше хромать, почуяв близкую защиту родной завесы. Один за другим, как белые тени, как призраки, входили они в перламутровые клубы тумана, и пропадали из вида черных, застывших в предчувствии скорой погибели осиротелых деревьев.

В стае их ждали. Гомон и шум стойбища тут же затих, когда процессия охотников показалась на периферии круга шатров. Старый шаман, вышедший встречать их, а с ним Грозный Лай и Молчун встали в ряд, все трое, и посторонились, пропуская Светлого бога с его ношей к костру. Жена Когтя, увидев мертвого мужа, охнула, вскидывая ко рту ладонь, зажимая рвущийся из глотки стон скорби. Соль бережно положил серое тело к ее ногам, и, выпрямившись, встретился взглядом с ее остекленевшими, помертвелыми глазами.