Жертвуя малым - [106]

Что же ему остается?

Перестать бежать, и повернуться лицом к воронке, изогнувшейся за спиной.

Боль в голове и груди накатывала, как морской прибой, слепя зрение, лишая члены подвижности. Воспоминания чужих жизней сверкающей колодой пересыпались перед внутренним взором. Дождавшись, когда прибой отступит, робот протянул руку и скрюченными пальцами уцепился за тонкую лодыжку Молоха. Тот, глядя тяжело и презрительно, брезгливо тряхнул ногой, сбрасывая руку слуги. Превозмогая себя, робот повторил попытку, ощущая, как тратит на это незначительное усилие огромное количество энергии.

— Чего тебе? — спросил, кривя рот, Молох и настороженно присел на корточки, свесив руки между колен. — Неужели подыхаешь?

Карябая по холодной коже пальцами, робот немо мотнул головой. Задрав голову, он смотрел в глаза хозяина, и вытянутое узкое лицо его то приближалось, то отступало, в такт приливам и отливам боли, пульсирующим внутри черепной коробки.

Разглядывая его с любопытством, Молох вдруг хихикнул.

— Ты похож на червяка, — по-прежнему пасмурным, но уже с нотками озорства голосом проговорил он. — На жалкого, серого, раздавленного червяка. Ха-ха! Какое упоительное зрелище! Знал бы, что будет так весело, давно бы проделал что-нибудь разэтакое с тобой!

Робот вскинул ладонь и дотронулся ею, непослушной, до обтянутого черной узкой штаниной мослатого колена хозяина. Тот, склонив к плечу голову, наблюдал.

— Что-то хочешь мне сказать? — доброжелательно спросил он. Робот кивнул. — Прощения попросить? За дерзость извиниться? Поклясться, что больше никогда не будешь доставать меня своим нытьем? Да, поклянись, дай мне свое никчемное слово, ведь ты у нас щепетильный, склонен слово держать. Принципиальная жестянка! Ну, говори, что ты там хотел, ничтожество!

Молох взмахнул рукой, и обруч боли, обхвативший виски робота, чуть ослабел. Набравшись сил, робот встал на четвереньки, упираясь ладонями в покрытый пушистым ковром земляной пол, тряся перед хозяином головой, как нашкодивший пес. Муторно и тошно было ему, тоскливо. «Пора повернуться лицом, — подумал он. — И посмотреть в бездну».

— Слово держать, — прохрипел он, взглядывая на Молоха. Тот, не расслышав, подался ближе.

— Чего?

«Только бы суметь», — подумал робот и, обхватив хозяина за затылок, крепко прижал его лицо к своей шее.

— Слово держать склонен. Ты сказал, — заговорил отрывисто, с трудом удерживая мощно отшатнувшегося прочь Молоха. Тот уперся узкими ладонями в плечи робота, пятками в пол и, шипя, как рассерженный гусь, тщился высвободить голову из захвата. Тратя немалый ресурс, сжигая его без сожаления, робот держал хозяина, пальцами другой руки пробуя распустить ремень на собственных брюках. Медная пряжка была на ремне, пряжка с острым язычком, если достать ее и ткнуть в артерию на шее, кровь хлынет фонтаном прямо Молоху в рот. — Тогда, в первый раз, на туманной границе. Если у туземцев есть душа. Ты не станешь их убивать. Ты сказал, что убьешь себя. Не станешь продолжать жить. Помнишь? — он говорил, а Молох делал рывок, один мощный рывок за другим, разъяренно и истерично шипя. А проклятый ремень застрял в брюках, и робот со злости вырвал пряжку из кожаной петли, оторвав заодно и петли на брюках. Переложил пряжку в другую руку, перехватил шею рвущегося на волю Молоха. Нащупал жилку на собственном горле и с силой вонзил в нее медный язычок. Молох, лязгнув зубами, высвободился, отбрасывая робота прочь, тот в приступе внезапной слабости упал на спину, наблюдая, как вращается в полумраке свод шатра перед глазами. Чужие воспоминания, сверкая, лились, как карты в руках умелого фокусника. Молох визгливо бранился и звал вассалов на помощь, а робот блаженно лежал, теряя пряно пахнущую кровь, и улыбался в самое жерло склонившейся над ним, как кошка над добычей, воронки. Могучая рука, играя, сжимала и разжимала обруч боли, обхвативший его мозг, уши заложило, а кровь все струилась из раны на шее, воспоминания текли, и сердце работало мощно, как мотор: чужие жизни, бесполезное сердце, ненастоящая кровь, все-все ненастоящее.

— Не вышло, — сказал себе робот, и увидел, как валится на него, словно черный горбатый кот, вращающееся жерло воронки.

Система выдала ошибку, и разум его померк.

* * *

Отсутствие. Программа фиксирует командное слово, пытается запуститься, тестирует оборудование. Не находит. Сбой. Сознание меркнет, не успев толком возвратиться. Отсутствие. Ни тьмы, ни света, ни теней. Как долгий сон без сновидений. Как смерть.

Снова и снова программа повторяет запуск, и всякий раз терпит фиаско. Оборудование не найдено, тела нет и сознанию не к чему прицепиться. И носится над бездной дух, не знающий покоя.

Теперь, спустя множество лет, он уже не помнит четко, что было с ним в этом нигде и ничто, в царстве по ту сторону бытия. Не помнит, да и не хочет, ни малейшего желания не испытывает вспоминать. Ведь ничего не было. Да и как могло бы быть? Его самого не было. И спящий дух его рождал чудовищ. Слепые они были, мертворожденные, ужасные, как чудовищам и положено.

Первым органом чувств, до которого программе удалось достучаться, был слух. Сознание влилось в него, заполнило, и впитало в себя такой знакомый, полный ненависти шип хозяина: