Жертва - [5]

— Вот-вот, — быстро проговорила Анна. — Кроме того, все родственники и знакомые заявили, что мать Деб просто физически была не в состоянии кого-то задушить. К тому же она плохо удерживала равновесие — ходила и стояла только с тросточкой.

— Значит, полиция предположила, будто мать призналась в убийстве, чтобы уберечь дочь, так?

По крайней мере мобильник не повлиял на способности Триш делать логические выводы. И то хорошо.

— Вот именно, — откликнулась Анна. — Я читала материалы судебных заседаний и все время думала, что это признание сильнее всего навредило Деборе. Понимаешь? Если ей не верила собственная мать, то что уж там говорить об остальных… Потом умерла и сама мать, и теперь вообще ни в чем не разобраться.

— Как умерла? Когда? Почему?

— Еще до того как дело передали в суд. Упала, сломала бедро и из больницы так и не вышла.

«Значит, все-таки не самоубийство, — подумала Триш. — Тогда, может, старика и правда убила дочь».

Судя по ее опыту, основная часть пожилых людей, которые убивают супруга или супругу, позднее кончали жизнь самоубийством — или по крайней мере пытались это сделать. Полицейские называли их «Дарби и Джоан».[2] Такие случаи происходили на удивление часто. Как правило, один из любящих супругов становился чересчур болен и слаб, а второй страдал от того, что ничем не в силах помочь. Более грустных последствий старости Триш не знала.

— Поэтому, — продолжала Анна, — на стороне Деборы не было ни одного свидетеля. За обвинение выступали ее злобная сестричка и доктор. Сестра рассказала, как Деб ненавидела их отца, а врач заявил, будто она требовала окончить мучения старика.

— Хм. Если они говорили правду, то твоя подруга предстает не в лучшем свете. Кто-нибудь оспаривал заявления доктора и сестры?

— Перестань, пожалуйста, называть ее «твоя подруга» с таким сарказмом. Да, их показания были очень невыгодны для Деб, но они оба говорили неправду.

— Ладно. Честно говоря, я удивляюсь, что судья вообще позволил адвокату рассказать о признании матери. Непонятно, почему присяжные все-таки объявили Дебору виновной.

— Она просто не вызвала у них доверия. Она резкая и скрытная. Такая никогда не позволила бы какому-нибудь самодовольному самцу помыкать собой и не стала бы играть в его игры. Ты ведь знаешь, как обыватели ненавидят сильных женщин. Они считали Деб виновной и не поверили бы никаким свидетельствам в ее пользу.

Триш невольно улыбнулась. Глядя сквозь мутное ветровое стекло, она почти видела лицо собеседницы. С тех пор как Анна выставила из дома неверного и финансово несостоятельного супруга, она делала все возможное, чтобы помочь несчастным, запуганным мужьями женщинам. Анна твердо верила, что все они имеют полное право давать волю гневу, а не душить его в слезах и психосоматических расстройствах. Она считала, что нельзя в надежде на счастье жертвовать независимостью и тем самым полностью разрушать себя. Дело Деборы Гибберт казалось созданным специально для Анны. Триш предпочитала отстаивать права детей и обычно не тратила время и силы на что-то другое.

— Анна, слушай, пробка потихоньку рассасывается. Мне надо ехать. Давай я тебе позднее перезвоню. Может, встретимся сегодня вечером?

— Ладно, Триш, только…

— Все, мне пора, извини.

— Деб ни в чем не виновата. Я уверена. Она не убивала отца. Она не из тех, кто способен на убийство.

— Поговорим позднее, — уже гораздо мягче проговорила Триш.

За годы адвокатской практики она встречала массу людей, полностью уверенных в том, что их друзья или родственники не способны на жестокое преступление. Триш удивлялась, как, узнав правду, бедняги не теряли способности верить людям. Она сама никому и никогда слепо не доверяла. Итак, что она знала о деле Деборы Гибберт?

ГЛАВА 2

Триш вообще не любила ездить в места заключения, а нынешний визит был еще неприятнее обычного. Она оказалась здесь не по делу, защищенная чувством долга и статусом адвоката; сегодня она была просто подругой подруги заключенной, шла по правилам для рядовых посетителей, и относились к ней соответствующим образом.

Длинная очередь перед постом охраны измучилась долгим ожиданием; сам воздух здесь будто сгустился от раздражения и жары. У охранника, который проверял Триш, были мокрая от пота рубаха и горячие, влажные руки.

Через десять минут Триш уже мечтала о душе, понимая, что не доберется до него еще несколько часов. Наконец ее проводили в просторный зал для свиданий. Родственники кучками сидели с одной стороны длинных серых столов, а напротив устраивались заключенные. Шум стоял невообразимый.

Триш опустилась на стул, на который ей указал охранник, перед усталой на вид женщиной лет на восемь или десять старше, чем она сама. У Деборы были огромные серые глаза — почти такие же серые, как мешки под ними. Кожа неважная, впрочем, это могло быть результатом плохого тюремного питания и недостатка свежего воздуха. Очертания лица и плеч немного расплывчатые. Ничего удивительного, в тюрьме женщины часто полнеют.

— Значит, вас прислала Анна Грейлинг. — Бесстрастный голос мог бы принадлежать одной из коллег Триш и совершенно не вписывался в обстановку этого зала с громкими причитаниями посетителей и заключенных.