Жертва - [50]

Это не должно превратиться в навязчивую идею, сказала себе Триш. С тех пор как у нее случился выкидыш, когда она ждала их первого ребенка, еще до рождения Кимберли, она стала очень чувствительной, ее разум казался более хрупким, ее больше беспокоили недостатки мира. Триш уверила себя, что она плохой человек, что она поступала плохо в прошлом и потому потеряла ребенка. Ей нужно было исправить что-то, улучшить. В сердце Триш сама хотела стать лучше.

Ладони у Триш вспотели, и она несколько раз глубоко вздохнула, как учил ее доктор Вейз. Она подумала о валиуме из аптечки, но не хотела его принимать, не хотела пользоваться им как опорой, разве только совсем не сможет без него обойтись, разве только вернутся приступы паники, от которых у нее появлялось чувство смещения, заливавшее волной ужаса ее разум, от чего все казалось непрочным и иллюзорным. Таблетки были всего лишь поверхностным, временным решением глубоко укоренившейся проблемы, которую нужно было решить раз и навсегда.

После того как Триш и Грэм посмотрели свои подарки и выразили удовольствие выбором друг друга, Грэм намекнул, что ему, возможно, придется уехать на работу. Один груз просто необходимо отправить именно завтра, на следующий день после Рождества. Как обычно, Триш сказала, что она все понимает. Его бизнес важен, так как от него зависит их семья. В таком поведении Грэма не было ничего необычного.

Она стояла, держа Кимберли на руках, пока Грэм надевал пальто. Он поцеловал дочку, клюнул жену в щеку, выдавил узкую, извиняющуюся улыбку, потом открыл дверь и вышел.

«С кем он собирается встречаться?» — подумала Триш. Она подождала секунду, чтобы Кимберли могла помахать папе, потом закрыла дверь. Она посмотрела на дочь, которая коротко улыбнулась. Это разбило сердце Триш.

— Детка моя, — сказала она, целуя ее в лоб.

Прежде чем Триш успела это осознать, в руке у нее оказалась телефонная трубка. Она позвонила в полицию и попросила сержанта Лоренса. Когда он наконец-то приехал в ее роздейлский дом, то оказался не таким, каким она его представляла. Жилистый мужчина с клочковатыми усами и редеющими светлыми волосами, которые он зачесывал на блестящую макушку. Он говорил спокойно и больше походил на предпринимателя, чем на полицейского, и чуть-чуть стеснялся, входя в дом вместе с другим полицейским в штатском, который шел чуть позади.

— Это сержант Хинкс, — сказал Лоренс, представляя спутника. — Спасибо, что вы нам позвонили. Я понимаю, что это должно быть… — Он замолчал и посмотрел на Кимберли в руках у матери, рассмотрел лицо девочки. Через секунду он прибавил: — Я знаю, что это, должно быть, трудно в Рождество и прочее.

— Я вам покажу, — сказала Триш.

— Сержант Хинкс, — заметил он, и второй полицейский развернул и показал ей лист бумаги. — Это ордер на обыск, — сказал Лоренс, ничем не выдавая, каких трудов стоило достать его в праздник в такое короткое время.

— Я же сама пригласила вас, — сказала Триш. — Разве это обязательно?

— Просто на тот случай, если бы вы передумали, — признался Лоренс.

Они пошли за Триш по коридору, обшитому панелями красного дерева, потом вошли в третью дверь справа.

— Там. — Она показала на запертые дверцы книжных стеллажей, занимавших всю стену до потолка.

— У вас есть ключ? — спросил Лоренс, наклоняясь к латунной замочной скважине в дверце прочного деревянного шкафа, чуть дотронулся до нее кончиками пальцев и погладил.

— Нет.

Лоренс посмотрел на Хинкса и велел ему вернуться в машину и принести монтировку. Выполняя приказ, Хинкс вышел из комнаты, прошел по коридору и заметил притормозивший у дома темно-зеленый БМВ.

21 Нью-Йорк

Человек наблюдал, как Алексис и Небесный Конь выходят из дома. Небесный Конь поднял воротник своего черного пальто на морозном утреннем воздухе. Алексис смотрела, как он делает это, явно довольная своим новым любовником, потом взглянула на улицу. Вышло солнце, и на дорогу упали тени. Лучшего Рождества нельзя было и пожелать.

«Время уходит», — думал Небесный Конь в утреннем свете. Он знал, что это факт, чувствовал близость опасности. Он не мог так долго пробыть в Нью-Йорке без того, чтобы его не заметил хоть один из сообщников Ньюлэнда. Алексис нужно убедить как можно быстрее. Оставалось семь дней до Нового года, а уехать они должны были раньше. Он замечал чье-то присутствие, чувствовал кого-то с ястребиными глазами, в которых застыл его образ, кого-то, кто уже подобрался близко. Он огляделся, но на улице никого не было.

Уехать в первый день нового года имело символический смысл. Новое начало. Снятие фальшивых личин, разгадка демонских масок. Но теперь ему придется с этим поторопиться. Очень поторопиться. Он будет искать символы в других местах, в других мифологиях с более подходящими календарями священных событий, которые будут совпадать с его планами.

Его сны еще сбудутся. Они с Алексис полетят вместе, как ему и грезилось в видении другого, более истинного мира. Как только они улетят, как только удовлетворят свои нужды, сны продолжат вести его.

Небесный Конь взял Алексис под руку, и они пошли вперед.

— Что ты скажешь, если мы улетим в Испанию пораньше?