Жертва - [13]

Небесный Конь помнил спор между его матерью, упрямой белой женщиной из Мичигана по имени Дон Макки, происходившей из давней династии автозаводских рабочих, и отцом, когда тот заявил, что уходит из «Газеты», чтобы открыть свое собственное дело. Мать категорически возражала, зная цену стабильной работе, угрожала, что уйдет от него, как в конце концов и поступила, но только уже много лет спустя.

Отец Небесного Коня обладал холодным умом и был очень точным в делах; все более сливаясь с обществом белых людей, он повернулся спиной к индейскому наследию. Индеец очень гордился умением решать множество вопросов, ежедневно встававших перед ним. Он был прирожденным наблюдателем со способностью легко и всесторонне постигать человеческую природу и абсолютным пониманием того, что хотят слышать люди. Он успевал схватить суть дела еще до того, как человек закончил объяснение, быстро делал несколько замечаний и переходил к следующему пункту.

В деловых отношениях Бенджамен Ринг поступал по шаблону. Он умело убирал помехи на пути проекта, сосредотачиваясь на важнейших препятствиях, которые легко сметал, заключая очередную сделку, пока наконец однажды не понял, что смел со своего пути все, в том числе собственную семью. Единственный вопрос, который ему еще оставалось решить, это была смерть. Его он и решил, выбросившись из окна своего кабинета на Шербрук-авеню.

Именно из-за этого отцовского поступка Дэниел Ринг начал подумывать о том, чтобы взять свое индейское имя Небесный Конь. Благодаря этому поступку и образу действий отца в целом он научился идти сквозь разную чепуху и завлекательные намеки на порядок прямо к единому великому делителю и решать все вопросы с ним — со смертью.

Лишь очень натренированный глаз мог разглядеть долю индейской крови в Небесном Коне. В чертах его лица она почти не проступала. У него были темные карие глаза и черные волосы, но при всем при том он выглядел бледнолицым, смуглым, но белой расы, как любой темноволосый мужчина, всего лишь с примесью чего-то иного, чужеродного.

И все же ему снились индейские сны. Сны о нем самом, как о крылатом убийце, сны о легендах, которым учила его бабка, Энни Твоукс, Хранительница Масок, легендах, к которым его отец, как считал сын, повернулся спиной. Прошлой ночью ему приснился один сон, и после душераздирающего напряжения этого сна он чувствовал себя опустошенным. Во сне он убивал человека в костюме из мелькающих серебристых образов, человек разрезал людей, заставлял их двигаться по-другому, говорить другие вещи, потом снова составлял их вместе, разрезал, складывал.

Он думал, что, наверное, убивает самого себя, но он никогда не надевал костюма для работы и потому стал думать, что же ему приснилось. Возможно, это был Стэн Ньюлэнд, пробравшийся в видения Небесного Коня. Но потом во сне появилась Алексис, человек мягко, по-отцовски положил руку ей на голову и со спокойным пониманием кивнул в сторону Небесного Коня. Человек не был похож на Стэна Ньюлэнда. Наоборот, он напоминал Алексис, он становился все больше и больше похож на Алексис, пока их лица не слились в одно и не стали говорить одним искаженным ртом, и Небесный Конь проснулся, залитый легкостью, из-за которой ему пришлось вцепиться в матрас, чтобы удержаться в этом мире.

Небесный Конь знал, что Стэн Ньюлэнд не забудет о нем, что с ним попытаются разобраться. Но Нью-Йорк огромный город, город, в котором он уже бывал дважды и потому был знаком с его планировкой и в толпе, в зимнем рождественском воздухе чувствовал себя в относительной безопасности. Но безопасность не может длиться вечно. В конце концов, кто-нибудь его узнает и сообщит по своим каналам Ньюлэнду.

Если все пройдет по плану, то около Нового года он улетит в Испанию, когда количество рейсов заметно возрастет и сообщники Ньюлэнда едва ли сумеют его засечь, при условии что Ньюлэнд вообще не махнет рукой на это дело и что его сообщники не бросят поиски. Через считаные недели они с Алексис уже будут загорать на пляжах Коста-дель-Соль — в Торремолиносе, Фуэнхироле, Марбелье. Он хорошо знал побережье, знал казино и бело-коричневые отели, заселенные британцами, ирландцами, немцами и скандинавами, он бывал там много раз, чтобы остыть после работы, когда требовалось устранить сразу несколько человек. Белизна низеньких домиков в горных деревушках, разноцветные цветы и солнце освобождали его от сомнений и тьмы.

Стоя у «Матрицы», он ждал, когда туда войдет Алексис, как это всегда бывало примерно в 8.45 утра. В 9.35 он решил зайти в кафе на другой стороне улицы, на 57-й. Он знал, что ее зовут Алексис, потому что слышал, как ее позвал один тип — лысеющий очкарик, он пристроился к ней, когда Алексис вошла в здание. Тип позвал ее совсем так же, как Небесный Конь несколькими днями раньше. Но пока ему не удалось выяснить ее фамилию.

Оглядев тихое кафе и кабинки, где официантка вытирала со столов, он увидел на стене платный телефон и телефонную книгу на полочке ниже. Если бы он знал ее фамилию, то мог бы посмотреть в книге ее адрес. И тут его озарило. Заказав кофе у прилавка, он отвернулся, кинул монету в телефон в углу зала и набрал по памяти ее рабочий номер.