Жерар Депардье. Чрезмерный человек - [75]

Где Микеланджело мирно устроился на ночь,

Могла бы выглядеть прекрасной.

Не напишешь ли ты мне, Катрин… не подтвердишь ли, что это строки из поэмы Альфреда де Мюссе? Целую тебя.

Франсуа Трюффо [33]

Мой дорогой Франсуа!

«Двое» – это название последнего фильма Клода Зиди. Снимаясь в картине о любви, я не могу не вспоминать тебя. Там моя партнерша – Марушка Детмерс. Нет, ты ее не знаешь… Вначале она казалась мне настороженной, отрешенной, суровой. А она просто выздоравливала после окончания съемок «Дьявола во плоти» Марко Беллоккио. Она все время ощущала мужские взгляды, прикованные к ее рту, догадываясь о чем они, двусмысленно хихикая, шепчутся. Она была по-прежнему жертвой минутной и очень откровенной эротической сцены в этом фильме… Я должен тебе кое в чем признаться, Франсуа. Сей римейк классического фильма Отан-Лара был весьма далек от постельных сцен в твоих «Украденных поцелуях». Смею тебя заверить. У Беллоккио, в его разрешенной для всех категорий зрителей картине есть сцена орального секса. Ай! И подумать только – тебя покоробили некоторые сцены «Вальсирующих»!

Находясь рядом с этой еще не пришедшей в себя женщиной, я невольно подумал, как жестоко кино, кино – этот безжалостный женоненавистник. Оно претендует на свою порцию крови, порока, свежей плоти и не обеспечивает актрису свободой. Я думаю, что актриса не может быть счастлива. Я сомневаюсь, получает ли она удовольствие от своей работы.

В какие бы одежды она ни была одета – принцессы или колдуньи, она лишь олицетворяет наши грезы. Она обязана быть такой же прекрасной, как Ивонна де Гале в картине «Большой Мольн»[34], или же шлюхой, как героиня «Евы» Джозефа Лоузи[35]. Отстраненные и рождающие в нас желания. Одетые, как королевы, а затем переодетые в шлюх. Для них возвращение домой после съемок подобно шоку. Им очень не просто было приспособиться к повседневности, снова стать обыкновенными женщинами, вести себя так же, как простые люди. Актрисы – это женщины, находящиеся в полной зависимости от режиссеров и в еще большей мере от весьма требовательного и примитивно мыслящего зрителя.

Когда Марушка поняла, что мне решительно плевать на ту сцену из «Дьявола во плоти», она тотчас расслабилась, приоткрылась. Это очень нежное существо. Мужчинам в кино подчас удается лукавить, женщинам – никогда.

Не знаю, говорил ли я тебе, Франсуа, насколько актерская профессия делает женщину более черствой, а мужчину – более женственным. Думаю, тебе бы пришлась по душе такого рода мысль. Чтобы не погибнуть, женщина должна быть воительницей, уметь ощетиниться, оказывать сопротивление. А это дорога в одиночество. В то время как мужчины… Будучи простым предметом, стоящим перед камерой в одежде, навязанной ему рекламой, мужчина теряет чувство собственного достоинства. Самовлюбленные, капризные, ревнивые, привязанные к своему имиджу, как к некоему спасательному кругу, они постоянно нуждаются в том, чтобы их поддерживали, ласкали, осыпали комплиментами.

Я рад, что снимаюсь с Марушкой. Я рад, что работаю рядом с женщиной, я чувствую, что это меня возвышает… Как видишь, Франсуа, рассуждая о женщине, я невольно думаю о тебе. Ты был их режиссером. С тех пор как ты ушел, они осиротели и тщетно ищут автора.

Ты часто утверждал, что единственная твоя страсть – книги. Это с ними проводил ты целые ночи. Однако ты первый осознал, что каждая книга скрывает за собой женщину. Они так любили тебя потому, что ты им рассказывал великолепные истории, героинями, вдохновительницами которых были они сами. С твоей помощью они входили в романтический мир. Они были его движущей силой. Им льстило сознание того, что без них ты ничто, и они гордились этим. У тебя нет фильмов без женщин.

За тобой следует упорная легенда. Все единодушно утверждают, что у тебя ангельский характер, что ты сама доброжелательность. Все это, вероятно, из-за саги о Дуанеле. Ты здорово опередил свое время. Без Дуанеля, конечно, не было бы Трюффо. Сегодня мне на каждом шагу встречаются Дуанели. Мужчины одуанелизировались, повторяя перед зеркалом: «Я Антуан Дуанель… Антуан Дуанель».

Я думаю, тебе забавно это услышать. И ты посмеешься настоящим смехом бандита. Ибо ты в первую очередь – бандит. Поверь, я это хорошо знаю. Как говорится, нет способа стереть полосы у зебры. Нет, ты не шпана. Шпана – это что-то тяжелое. Ты же – благородный бандит, ты эдакий невесомый, воздушный, полный яда негодяй. Негодяй в движении. Ибо негодяй есть нечто противоположное неподвижности. Это само движение, легкость, детская живость. Как все негодяи, ты был дипломатом. «Последнее метро» – это дипломатический фильм. Там нет ни одного немца, и все отрицательные персонажи – французы. В жизни ты тоже бывал дипломатом. Для средств массовой информации, для прессы ты стал неприкосновенной личностью. Это ты-то, который сам – когда был молодым критиком – покушался на репутацию всех и каждого! Мерзкий негодяй! Ты боготворил Бальзака – это естественно! Тот был толстым негодяем. Погрязшим в долгах охотником за богатыми наследницами, интриганом – вот кем он был. Его герой Вотрен не вызывал никакого уважения. Подонок, заполучивший пост начальника разведки. Негодяй и дипломат. Можно подвести черту.