Жерар Депардье. Чрезмерный человек - [68]

А потом при ярком свете я разглядел прелестный, идеально очерченный рот. Вблизи я увидел массу других волнующих деталей. Обычно о человеке сначала складывается общее представление. А тут у меня была полная возможность рассмотреть твой рот, лоб, глаза и руки. И всякий раз я ощущал прежнее удивление.

После того как ты отыграла свою сцену, я подошел к тебе… Я был не способен произнести ни слова. Тогда я рассмеялся, наверное, глупейшим образом. В тот раз мы впервые смеялись вместе. Умная женщина, которая умеет смеяться – независимая женщина.

Мне сразу стало с тобой хорошо. Сам не знаю почему, но до этого я понятия не имел о настоящих чувствах. Мы испытывали, это точно, тогда взаимное восхищение. Ты разговаривала со мной так, что я все слышал. Я перестал быть глухим, замкнутым. Сидя рядом с тобой в кино, я понимал все, я понимал все потому, что мы были вместе. А потом мы уже не могли обходиться друг без друга… Я обнаружил свой голос, нашел свой путь.

Я понятия не имел о любовных чувствах. Я не знал, что можно любить женщину, с которой спишь. Я знал только мать, которая рожала в крови, и девушек, которым платишь, чтобы получить физическую разрядку. Для меня ты была феноменом. Мне сразу стало понятно, что такое любовь, театр, речь, желание. Я словно заново родился. Ты сделала меня восприимчивым. Я обязан тебе первыми произнесенными мною в жизни нежными фразами: «Мне не хватает тебя», «Я думаю о тебе», «У тебя прекрасные огромные глаза».

Некоторое время я не знал, чего добиваюсь. И внезапно меня осенило: «Нам надо пожениться». Теперь я был совершенно уверен, что всегда мечтал о семье, мечтал завести кучу детей. И я отправился, стало быть, к твоему отцу – просить твоей руки. Он был бесподобен, твой отец. Я знал, что он хорошо ко мне относится. Он говорил, что я не слишком хитрый (наверное, он имел в виду «умный»), но у меня доброе сердце. А так как я был «не слишком хитрый», и у меня было доброе сердце…он дал согласие.

Рядом с тобой я всегда испытывал ощущение полной свободы. Я мог быть самим собой, я не ощущал каких-либо запретов, и вместе с тем всегда был под твоей опекой. Когда у нас родились Гийом и Жюли, когда ты ушла из профессии, это никогда не выглядело трагедией. Ты стала частью меня. Я ни разу не снимался один, ты была всегда рядом. Я нашел опору. Семья важнее, чем кино. Когда я прославился в «Вальсирующих», ты не удивилась, ибо была готова, ибо знала, что со мной это случится. В семье тебя называли Кассандрой. Ибо ты всегда понимала то, что я делал, что мне хотелось бы сделать.

Ты пунктуальна. Ты ненавидишь опоздание. Твои требования не бывают тираническими, но с ними надо считаться. Ты до самозабвения готова на все, лишь бы твои близкие были счастливы. Твое благородство нескончаемо, оно лишает тебя сил. Подчас мне бывает страшно, что я потеряю тебя.

Когда ты пишешь новую пьесу, когда работаешь на курсах с учениками-актерами, это нельзя назвать работой в прямом смысле слова. Ты не любишь слово «работа», это ведь нечто противоположное радостному дарению себя людям. Ты напоминаешь мне кочевника в пустыне, который останавливается лишь для того, чтобы оказать кому-нибудь помощь… А потом идет дальше.

С тех пор как выросли дети, мы словно снова оказались на старте. Когда мы одни в Трувиле, возникает ощущение, что все, что происходит между нами, происходит впервые. Мы не завоевываем друг друга заново, мы просто испытываем прежние чувства. Но мы всегда смотрим друг на друга свежим взглядом. Мы не застываем на месте, мы все время в движении.

Моя Элизабет, я не часто говорю тебе: «Я люблю тебя», «Ты прекрасна». Мне слегка не хватает таких слов. То есть я все вижу, но забываю сказать. Вместо этого я говорю: «Как себя чувствуешь? Все ли в порядке?» Произнося эти слова, я хочу, чтобы ты не усомнилась в том, что любима.

Когда звучат такие любовные слова, это происходит потому, что другой человек сомневается в своей красоте, в том, что любим. Например, я могу до бесконечности повторять: «Я люблю ее» вместо «Я люблю тебя». Я хочу, моя Элизабет, сделать тебе признание: «Я люблю ее, я буду любить ее вечно, всю жизнь».

Маргарите Дюрас [17]

Дорогая Маргоша!

Когда имеешь дело с тобой, все вокруг становится серьезным и важным. Только что я слышал тебя по телику. Ты мучительно и долго ищешь слова, способные наиболее точно выразить свои мысли. Интеллектуал пустился бы в разъяснения, ты же просто ищешь. Ибо представляешь нечто противоположное интеллектуалу. В жизни тебе случалось влюбляться, быть авантюристкой, смеяться, наслаждаться, страдать. Ты такая же шпана, как Франсуа Трюффо. Ты – главарь своей банды. Твой приятель Годар тоже напоминает уголовника, но носит отделанную золотом куртку, оставаясь баловнем семьи, время от времени обращаясь за деньгами к папаше «Гомону»[18].

Я всегда считал твой алкоголизм формой правонарушения, вызовом самой себе, своему поразительному здоровью. К твоим вспышкам ярости, увы, не прислушиваются. Твоя потрясающая статья о деле Вилльмена[19] раскрыла мне глаза на инертность характера провинциальной женщины, беременной женщины. Я запомнил лишь это, ибо система доказательств была поразительная. Будучи венцом созидания, беременная женщина может стать и убийцей. Есть куры, которые убивают своих цыплят. Природа подчас внушает ужас. Когда человек болен, угнетен, его могут охватить дурные порывы. Подчас это неумолимо ведет к срыву… В результате на свет появляется Селин