Женя Журавина - [11]

Первый год

Первый год в работе учителя незабываем, и чем дальше от него уходишь, тем ярче воспоминания.

В жизни Жени Журавиной будет много лет напряженной работы, богатых событиями, но все они в конце концов сольются в одну сплошную полосу, а первый останется в памяти, как самый яркий кусок жизни, и она с радостью будет припоминать одно за другим события, лица, точно перелистывать альбом с фотографиями дорогих и близких.

Когда она побывала на дому у всех своих учеников, у нее оказалось много свободного времени, и она не знала, куда его девать. Письма подруг и отсутствие письма от Колесова не давали ей покоя. Товарищи по работе — люди семейные — были заняты своим хозяйством.

Однажды, закончив все свои дела, Женя ушла в лес. Дорожка начиналась почти от самого порога и поднималась в гору, а рядом с нею, с горы, в узком ущелье, заваленном когда-то упавшими деревьями, заросшем густым кустарником, среди огромных валунов протискивалась небольшая речка, косматая, шумливая — не вода, а живое серебро, прыгающее с камня на камень, с уступа на уступ. Дорожка, как и все лесные дорожки, была необычайно живописна. То она делала неожиданные повороты и на каждом что-то обещала, манила вперед, то шла прямо, упираясь в сплошную, казалось непроходимую стену из зелени. А стоило оглянуться назад, как неодолимо влекло к себе море. Оно почти всегда было пустынно, но от него трудно было оторвать взгляд. Женя забралась в непролазную чащу, нашла узкий просвет среди ветвей и, как из оконца, долго смотрела по сторонам, не узнавая окружающего, точно попала на другую планету.

С гор уже спускалась осень; на берегу еще держалась зелень, а на горах бушевал осенний пожар. Прозрачность воздуха, синева неба и синева моря были изумительны...

Приморская осень щедра дарами: дубы стряхивают желуди, кедры — увесистые шишки, набитые орехами; пригибаются к земле лозы дикого винограда; кустарники и лианы — лещина, калина, шиповник, кишмиш, лимонник — манят своими плодами и ягодами; люди, звери и. птицы собирают дары богатой природы, а труженица земля, завершив свои дела, согретая осенним ласковым солнцем и ковром опавшей листвы, отдыхает: оживают воздушные дороги: пернатые караван за караваном тянут на юг...

Красота приморской осени неописуема. Ясность, тишина, покой и простор. Станешь ли на берегу моря, сверкающего миллионами блесток, поднимаешься ли на склон или на вершину. горы и окинешь взглядом открывшиеся дали, или наклонишься над заводью утолить жажду — и в воде обнаружишь ту же ширь и синеву небес, те же, но опрокинутые горы, деревья и травы; прислонишься ли к древней скале и прислушаешься к биению своего сердца или затеряешься в искошенных лугах, попрятавших свои яркие цветы, — во всем и вез те умиротворенность и величие.

Женя пристрастилась к прогулкам и каждый день после занятий уходила в лес; то она сворачивала к речке, садилась на камень и наблюдала торопливый бег живого серебра, то — в непролазную чащу, находила «оконце» и смотрела на море, на горы, на берег, который высокой стеною уходил на северо-восток, а у подножия стены то появлялась, то исчезала белая кайма прибоя. Если бы ее спросили в это время, о чем она ломает, она ответила бы — ни о чем. Но это было не так. Она думала обо всем: о дороге, о родителях, о своих подругах, которые оказались счастливей, чем она, о том, что видела кругом. И это не исчезало бесследно, а создавало широкий фон жизни, спокойный, ясный, благородный. Ей казалось, и это было действительно так, что после каждой своей прогулки она с большим пониманием и с 6ольшим сочувствием относится к людям, становится взрослее. В эту осень она сама «дозревала», как все, что не успело созреть за лето.

В выходной день, когда она в обычный час шла по дорожке, ее догнал учитель математики Лысиков, вспотевший и запыхавшийся.

— Гуляете? Идемте собирать виноград. Как видите, я взял два ведра — одно для вас.

— О, с удовольствием! Покажите, как он растет.

Они углубились в чащу в верховье ключа. Здесь все было перепутано лианами дикого винограда. Большие черные гроздья свешивались отовсюду, и они без труда набрали два ведра черных, казалась, подернутых дымкою ягод.

— Ах, а самые крупные вверху, — сказала Женя.

— Давайте я вас подсажу.

Женя доверчиво согласилась, но когда приблизилась к Лысикову, он прижал ее к себе и стал целовать.

— Ты, ты мой виноград! Я за тобой и пошел...

Женя извивалась, била Лысикова по щекам и вырвалась с трудом, опрокинув при этом ведра с виноградом. Раскрасневшаяся, возбужденная, она перескочила по камням на другой берег речки и прислонилась к дереву.

— Яков Фомич, ну как же вам не стыдно! Жена, трое детей! Как вы будете смотреть им в глаза? Отец, воспитатель... Возьму вот и расскажу вашей жене...

— Ну, бросьте вы! Какие пустяки!

— А жене вы признаетесь?

— Конечно, нет.

— А меня учили: «Делай так, чтоб о своих делах не стыдно было рассказывать и старому и молодому».

— Ну, будет вам. Идите собирать...

— Дарю его вам. Он кислый... Как и вы...

Лысиков принялся собирать рассыпанный виноград.

Женя наблюдала за его работой, и у нее вызывали невольную дрожь и крупные веснушки, и рыжие волосы на его руках, и запах изо рта, и она заторопилась к поселку. Лысиков последовал за нею.