Жены русских царей - [61]

Царицу увезли в Суздаль, в Покровский девичий монастырь.

Что было причиной развода Петра с женой? Известно, что Устрялов оставил этот вопрос — вопрос не безынтересный и довольно важный для характеристики Петра — нерешённым. Почтенный историк довольно произвольно навязывает Петру сомнения в том, не была ли царица Авдотья в заговоре с Софьею: с неменьшим же произволом он набрасывает на неё тень подозрения: не участвовала ли де она в замыслах Соковнина, и за всем тем всё-таки сознается, «что чем провинилась царица пред мужем — остаётся тайной». Нам кажется, что незачем и доискиваться разъяснения этих тайн догадками о участии царицы Авдотьи в каких-то замыслах и заговорах; не только сочувствовать им, но даже и знать о них царица не могла.

Не надо забывать, что она была матерью двух сыновей, прижитых от своего «лапушки Петруши», не надо забывать, что она горячо любила мужа — о чём свидетельствуют её письма и её ревность к государю; малейшего же участия царицы в каких бы то ни было заговорах было бы достаточно для строгой казни; будь это участие — и Пётр не стал бы церемониться, тратить время на убеждения жены удалиться «во свободе», на личные объяснения с нею, не стал бы делать ей послаблений, даже и на первое время, как-то: разрешение носить светское платье в монастыре и проч. Нет, натура Петра в таких случаях не сдерживалась ничем, никакими связями родства, никакими приличиями... доказательства этого всем известны.

Итак, не в мнимом и ничем не доказанном сочувствии царицы Авдотьи к делу противников её державного супруга надо искать причину ссылки и заточения: причина заключалась в том, что Авдотья Фёдоровна нимало не соответствовала идеалу Петра; они не сошлись характерами.

Мы представляем себе Авдотью Фёдоровну идеалом так называемых допетровских женщин, образцом цариц московских XVII века.

В самом деле, скромная, тихая, весьма набожная, она обвыклась с тюремным заточением; она нянчится с малютками, читает церковные книги, беседует с толпой служанок, с боярынями и боярышнями, вышивает и шьёт, сетует и печалится на ветреность мужа.

Жгучей, страстной, порывистой натуре Петра была нужна не такая женщина; ему нужна была не безмолвная, вельми целомудренная царица, одна из тех цариц, к которым, по словам Котошихина, не допускали иноземных послов из боязни, что государыня-царица не сказала бы какой-нибудь глупости, «и от того пришло б самому царю в стыд...».

— Она глупа! — говаривал Пётр о первой супруге. Следовательно, он прямо считал её такой царицей, «от которой пришло б ему в стыд»; итак, нужна была женщина, взросшая не в русских понятиях. Ему нужна была такая подруга, которая бы умела не плакаться, не жаловаться, а звонким смехом, нежной лаской, шутливым словом кстати отогнать от него чёрную думу, смягчить гнев, разогнать досаду; такая, которая бы не только не чуждалась его пирушек, но сама бы страстно их любила, плясала б до упаду сил, ловко и бойко осушала бы бокалы. Статная, видная, ловкая, крепкая мышцами, высокогрудая, со страстными огненными глазами, находчивая, вечно весёлая — словом, женщина не только по характеру, но даже и в физическом отношении не сходная с царицей Авдотьей, — вот что было идеалом Петра; его подруга должна была уметь утешить его и пляской, и красивым иноземным нарядом, и любезной ему немецкой или голландской речью с каким-нибудь послом ли иноземным, с купцом ли заморским, иль иноземцем-ремесленником... Понятно, что такая женщина не могла встретиться Петру в семействах бояр в конце XVII столетия; в России он её мог найти только в Немецкой слободе... Анна Монс, как ему показалось, подошла к его идеалу, она-то и сделалась последним поводом к заточению царицы.

И мы убеждены, вопреки Устрялову, что никаких более важных побуждений, кроме названных нами, не было со стороны Петра; но и их было достаточно для Петра: он отринул от своего ложа жену, даровавшую ему наследника престола.

Как бы то ни было, к великому соблазну народа, свершилось: царь развёлся с женой и затем с необыкновенной энергией начал гасить огонь мятежный.

Кремлёвские стены покрываются трупами, московские площади обливаются кровью стрельцов, восставших против «иноземческого» царя, против бояр да князей, против немцев и немецких нововведений; почти все стрельцы героями умирали за старую Русь, погребаемую Петром, недаром же и доселе народ поёт про стрелецкие казни:

Из кремля, кремля, крепка города,

От дворца, дворца государева,

Что до самой ли Красной площади,

Пролегала тут широкая дорожка.

Что по той ли по широкой, по дороженьке,

Как ведут казнить тут добра молодца,

Добра молодца, большого боярина,

Что большого боярина, атамана стрелецкого,

За измену против царского величества.

Он идёт ли молодец — не оступается,

Что быстро на всех людей озирается,

Что и тут царю не покоряется.

Пред ним идёт грозен палач,

В руках несёт острый топор;

А за ним идёт отец и мать,

Отец и мать, молодая жена;

Они плачут, что река льётся,

Возрыдают, как ручьи шумят,

В возрыданьи выговаривают;

«Ты дитя ли наше милое,

Покорися ты самому царю,

Принеси свою повинную,

Авось тебя государь-царь пожалует,