Жены русских царей - [59]

Из группы послышался ответ:

   — К престолу Всевышнего, к Его праведному суду.

   — Настя, помилосердствуй, разве и у тебя есть на меня жалоба?

   — Да, ты убил нашего сына.

Сердце больного не выдержало этого удара, и он испустил последний дух Грозного не стало. Пришедшие священники заспорили: могут ли они причислить покойного к монашествующей братии. Решили, что могут, так как это было его последним желанием. Умершего в монашеском звании окрестили Ионой. Потомство знает его как царя Иоанна Грозного. Анастасия же Романовна осталась в истории как идеал русской женщины.

МИХАИЛ СЕМЕНЕВСКИЙ ЦАРИЦА КАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА

I АННА МОНС 1692-1714

В 1698 году, в последних числах августа, Москва тревожно ждала царя Петра Алексеевича из его долговременного заграничного путешествия. Чувство тревоги и страха волновало всех от великого боярина и «генералиссимуса» Шейна до последнего стрельца, томившегося в колодках за известное дело под Воскресенским монастырём... В толпах «серого» народа бродили разные слухи и толки; те и другие были вызываемы нелюбовью к Петру и его нововведениям, те и другие были поддерживаемы полуторагодичной отлучкой монарха. «Царя Петра Алексеевича не стало за морем!» — таинственно говорили тётки и сёстры государя и вслед за ними весть эту разносили горожанки, стрельцы и стрельчихи; повторяли и верили ей даже бояре-правители, охваченные, по выражению государя, «бабьим страхом». «У нас наверху (т. е. во дворце) позамялось, — шептала одна из враждебных Петру царевен своей постельнице, — хотели было бояре государя-царевича удушить...» «Государь, — передавала стрельчихам одна из боярских боярынь, — государь неведомо, жив, неведомо, мёртв... В то число, как было бояре хотели государя-царевича удушить, его подменили и платье его на другого надели, и царица узнала, что не царевич; а царевича сыскали в иной комнате, и бояре её, царицу, по щекам били...»

Толки эти, начавшиеся со времени отъезда Петра, приняли громадные размеры и были искрой, брошенной в порох. «Ныне вам худо, — писала Софья стрельцам, — а впредь будет ещё хуже. Идите к Москве. Что вы стали?..» И стрельцы откликнулись на призыв: «В Москву, в Москву! Перебьём боря, разорим Кукуй (Немецкую слободу), перережем немцев!..»

Немцы остались целы; уцелел и ненавистный народу Кукуй-городок: стойкость Гордона и пушки де Граге спасли кукуйцев от народной мести; стрельцы были смяты, разбиты, перехвачены и 2 июля 1698 г. 140 облихованы кнутом, а 130 человек по указу Шейна и бояр-правителей вздёрнуты на виселицы.

Но розыск и казни были слишком поспешны, милосерды и необстоятельны для столь важного дела, так по крайней мере казалось Петру: «С печалью и досадою от болезни сердца» слал он ещё из Амстердама горькие укоризны кесарю Ромодановскому за послабление мятежникам; и вот с твёрдым намерением «вырвать семя Милославского, угасить огонь мятежа» спешил государь в столицу: «Сей ради причины, — писал он Ромодановскому, — будем к вам так, как вы и не чаете».

Бояре, однако, чаяли, и чаяли для себя грозную сиверку.

Во вторник, 25 августа, в 6 часов пополудни, только что прозвонили от вечерни, в боярских палатах, дворцовых теремах, затем по всей Москве пролетела весть: государь приехал! Пётр с Лефортом и Головиным возвратились в столицу. Проводив великих послов до их жилищ, навестив несколько боярских семейств, царь спешил насладиться радостями любви, но не в объятиях постылой уже царицы Авдотьи, а в семействе виноторговца, одного из жителей Кукуй-городка, Ивана Монса.

Анна Монс, младшая дочь виноторговца, несколько лет тому назад успела приковать к себе сердце сурового монарха. Казалось, разъяснения заграничной жизни, долговременность разлуки должны были погасить любовь Петра к Анне Ивановне; это тем более казалось вероятным, что во всё время с марта 1697 года по август 1698 года, т. е. во время путешествия своего, государь ни разу не вспомнил об Анне, по крайней мере этого не видно из многочисленной переписки с его немецкими и русскими слугами. Но вид Кукуй-городка, должно быть, воскресил в памяти Петра те приятные часы, которые он проводил в семействе Монс, и вот он спешит обнять одну из красавиц немецкой слободы... «Крайне удивительно, — писал австрийский посол Гварьент, — крайне удивительно, что царь против всякого ожидания, после столь долговременного отсутствия, ещё одержим прежнею страстью; он тотчас по приезде посетил немку Монс...»

Но любовь любовью, а дело делом. Ночь проведена была в деревянном домике в Преображенском. На следующие же дни Пётр поспешил принять всех и каждого, в ком только имел нужду; впрочем, ни из его разговоров, ни из его поступков нельзя ещё было заметить, какие уроки вынесены государем из его поездки, какие важные нововведения должна ждать от него Россия. В первые дни он только и делал, что хватал своих бояр за бороды и ловко их отхватывал ножницами. «То были первые, — восклицает Устрялов, — и самые трудные шаги к перерождению России!» Затем из впечатлений, вынесенных царём из-за границы, стриженые сановники услышали похвалы венецианскому послу. Пётр очень хвалил его за вкусные блюда и вкуснейшие напитки. Кроме посла-гастронома, из заграничных знакомых Пётр очень сблизился с королём польским. Четырёхдневные попойки и пиршества (на обратном пути к Москве) до такой степени сдружили Петра с Августом И, что они обменялись кафтанами.