Жены и дочери - [250]

Молли настолько отличалась от себя прежней, что Роджер заметил в ней перемену, как только она приехала в поместье. Она тщательно определила дни своего визита, их было ровно столько, сколько она провела в Тауэрсе. Она боялась, что если останется в Хэмли на более короткий срок, сквайр может забеспокоиться.

И все же, когда она приехала, каким очаровательным показалось ей это место в красках ранней осени! Роджер стоял у входной двери, встречая ее. А теперь он отошел, очевидно, чтобы позвать невестку, которая скромно вышла вперед в своем глубоком вдовьем трауре, держа мальчика на руках, словно защищая свою робость. Но мальчуган вырвался и побежал к экипажу, желая поприветствовать своего друга кучера и получить обещанную поездку. Роджер сказал мало, ему хотелось, чтобы Эми чувствовала себя дочерью этого дома, но она слишком робела, чтобы много говорить. Она только взяла Молли за руку и повела ее в гостиную, туда, где от внезапного порыва благодарности за всю нежную заботу, которую получила во время своей болезни, она обняла Молли и крепко расцеловала ее. И после этого они стали подругами.

Приближалось время ланча, а сквайр всегда появлялся за столом скорее ради удовольствия видеть, как обедает его внук, чем для того, чтобы утолить свой голод. Теперь Молли сразу же заметила, как обстоят дела в семье. Даже если бы Роджер ничего не рассказал о них в Тауэрсе, она бы сразу поняла, что ни отец, ни его невестка до сих пор не нашли ключа к характеру друг друга, хотя уже прожили несколько месяцев под одной крышей. Эми, казалось, в своей нервозности забыла английский и смотрела ревнивым взглядом недовольной матери на то, как сквайр забавлялся с ее маленьким мальчиком. Должно признать, его забавы были не самыми благоразумными: ребенок потягивал крепкий эль с явным удовольствием и громко требовал все, что доставляло удовольствие взрослым. Эми едва ли могла уделить внимание Молли из-за своего беспокойства по поводу того, что делал или ел ее ребенок; и, тем не менее, она ничего не говорила. Роджер сел на противоположном конце стола, напротив того места, где сидели дедушка и внук. После того, как первые требования мальчика были удовлетворены, сквайр сам обратился к Молли.

— Ну! Значит, вы приехали навестить нас, хотя вращались в знатном обществе. Я подумал, вы собираетесь порвать с нами, мисс Молли, когда узнал, что вы уехали в Тауэрс. Не могли найти другого места погостить, пока отец и мать в отъезде, кроме как у графа, да?

— Они пригласили меня, и я поехала, — ответила Молли. — Теперь вы пригласили меня, и я приехала сюда.

— Думаю, вы могли бы знать, что будете всегда желанной гостьей здесь, не ожидая приглашения. Что ж, Молли! Я считаю, что для меня вы больше, чем дочь, нежели та мадам! — произнес сквайр, немного понизив голос, и возможно, полагая, что детский лепет заглушит его слова. — Нет, не стоит смотреть на меня так жалостливо, она с трудом понимает английский.

— Думаю, понимает! — возразила Молли тихим голосом, тем не менее, не поднимая глаз из-за страха увидеть выражение безысходности и печали на лице Эми. Она почувствовала признательность, словно ей оказали личную услугу, когда услышала, как Роджер заговорил с Эми мгновение спустя нежным тоном братского дружелюбия; и некоторое время спустя эти двое были полностью заняты беседой, позволив сквайру и Молли продолжить разговор.

— Он крепыш, верно? — спросил сквайр, гладя маленького Роджера по кудрявой головке. — Он может выпустить четыре облака дыма из дедушкиной трубки, и не закашляться, правда?

— Я больше не буду пускать облачка, — решительно произнес мальчик. — Мама говорит: «Нет, нельзя».

— Это так похоже на нее, — заметил сквайр, тем не менее, на этот раз понизив голос. — Как будто это может причинить ребенку вред!

Молли посчитала своим долгом, повернуть разговор от всех личных тем и заставить сквайра рассказывать о том, как продвигается осушение земель, весь остаток ланча. Он предложил ей самой посмотреть на эти работы, она приняла предложение, думая, тем временем, как мало ей пришлось ожидать слишком близких столкновений с Роджером, который, казалось, посвятил себя своей невестке. Но вечером, когда Эми поднялась наверх уложить ребенка спать, и сквайр задремал в своем кресле, Молли внезапно вспомнила слова миссис Гудинаф. Она фактически осталась наедине с Роджером, как уже бывало много раз, но сейчас она не могла не признать, что между ними существует напряженность. Она не встречалась с ним прежним, открытым взглядом. Она бралась за книгу во время пауз в разговоре, оставляя его озадаченным и недовольным переменой в ее поведении. И так продолжалось все время ее визита. Если порой она забывалась и позволяла себе прежнюю естественность, то в иное время она сдерживала себя и становилась чопорной. Роджер страдал от всего этого, и с каждым днем его страдания усиливались; он все больше желал найти этому причину. Эми тоже, молча заметила, как менялась Молли в присутствии Роджера. Однажды она не выдержала и сказала Молли:

— Вам не нравится Роджер? Он бы вам понравился, если бы только вы узнали, какой он хороший! Он ученый, но это ничего. Им восхищаются и любят за его доброту.