Женский клуб по вторникам - [18]

Эйми заплатила водителю такси больше, чем следовало, и помчалась домой, где села на диван и призналась себе, что муж бросил ее. Вся ее жизнь рухнула.

Ей нужно было встать и чем-то заняться. От этого ей всегда становилось лучше. Она хотела написать что-нибудь печальное о своем положении, но тогда ей бы пришлось прочитать это перед Лакс. Ее писательская затея рушилась из-за вырядившейся, цветущей, рыжеволосой идиотки двадцати с небольшим лет. Им надо было срочно отклониться от этого эротического курса. Как Эйми будет слушать Лакс, читающую свои истории о чувствах, представляя ее обвившейся вокруг старого, дряблого Тревора? Что же Лакс в нем нашла? Он стар и небогат. А Лакс! Она же невежда! Эту девушку с ее кричащим гардеробом и низким статусом не назовешь трофеем. Все это неправильно!

Эйми схватила свою сумку с вязанием и попыталась сосредоточиться. В магазине принадлежностей для вязания было так уютно, там ее окружала толпа кудахтающих швей и окутывала их приятная болтовня. Но сейчас Эйми не могла вязать. Тем не менее она чувствовала необходимость чем-то заняться. Когда все попытки окунуться в комфорт созидания иссякли, Эйми решила поразвлечься и взяла телефонную трубку.

— Эй, Брук, это Эйми. Ты дома? Перезвони мне, как только сможешь! Ты не поверишь, кого я видела в баре за углом! Брук, ты там? Я дома. Позвони мне сразу же, как вернешься.

Эйми положила трубку и минуту сидела молча, думая о том, могла бы заинтересоваться Марго Хиллсборо сплетнями о сексуальных похождениях Лакс.

6 Бельвью [8]

Ранним воскресным утром Лакс выбралась из постели Тревора и вышла из его квартиры. Позднее этим утром он планировал взять ее с собой по магазинам, но у нее еще было одно неотложное дело, которым следовало заняться. Ни при каких обстоятельствах она не хотела брать с собой Тревора, поэтому выскользнула из квартиры до того, как он проснулся. Она перепрыгнула через крыльцо его дома. Ее первой остановкой в этот день была булочная в конце улицы, на которой он жил, следующей — метро.

Лакс шла вдоль длинного коридора в поисках палаты, номер которой ей назвала медсестра. Она перекладывала коробку с пирогом из одной руки в другую и волновалась, как бы он не расплакался из-за того, что это не шоколадный торт. Лакс старалась не заглядывать в комнаты, проходя мимо них. От сочетания слабости, обернутой в синие больничные халаты, с добротой живых и здоровых посетителей у нее кружилась голова и появлялись мысли, от которых она не могла избавиться.

Она вошла в палату номер 203 и, как и сказала медсестра, обнаружила его на третьей койке. Он сидел со счастливым видом, болтая с соседом. Когда Лакс вошла, она задернула зеленую штору вокруг его кровати.

— Это торт? — спросил он, даже не поздоровавшись.

— Да, папуля. Такой, как ты любишь.

— Черно-белый?

— Нет, папуля, морковный пирог. Тебе такой нравится.

Он откинулся на подушку и попытался вспомнить, любил ли когда-нибудь морковный пирог. Он не смог ничего припомнить на этот счет, но, с другой стороны, в его сознании было полно дыр, через которые информация такого рода могла просто ускользнуть.

В молодости он мечтал быть кем угодно, но не пожарником. К несчастью, его отец настаивал на том, что все мужчины в семье Фитцпатриков, повзрослев, должны избрать именно эту профессию. Его душа совсем не лежала к этой работе. Однажды его невнимательность и беззаботность сыграли с ним злую шутку, и он оказался не в том месте не в то время. Когда на него обвалилось здание, он выжил, но перелом позвоночника сделал его полностью нетрудоспособным и зависимым от болеутоляющих препаратов.

В каком-то смысле ему очень повезло. Он остался жив и вопреки своему увечью не потерял способность ходить. Он продолжал радоваться жизни, несмотря на многочисленные операции, постоянную боль и ограниченность в передвижении. Он пережил своего садиста-отца, любившего контролировать все и вся. Будучи порядочным человеком, он разорвал круг насилия отцов над детьми — характерная черта его предков из предшествующих поколений. Его выплаты по нетрудоспособности и нелегальная торговля некоторыми наиболее интересными рецептами прописанных ему лекарств обеспечивали едой и жильем его семью из шести человек. Он искренне любил своих детей и заботился о них. Когда на родительском собрании в первом классе учительница Лакс намекнула, что девочка, возможно, умственно неполноценная, мистер Фитцпатрик твердо настоял на том, чтобы все немедленно перестали курить траву, находясь рядом с его любимой дочерью, по крайней мере в учебные дни.

В каком-то смысле он был замечательным отцом. Он был добр и часто бывал дома. Он любил играть с детьми и всегда с удовольствием готовил шоколадные пирожные с орехами. Он был открытым, всегда готовым поговорить и с удовольствием помогал детям решать их проблемы. К несчастью, большинство советов были пропущены через дуршлаг, каковым являлся его мозг. Когда Лакс задирали на школьной площадке, он сказал ей, что даже если кто-то бьет тебя первым, ты никогда ни за что не должен давать сдачи. Но плюнуть в обидчика можно.

В настоящее время его госпитализировали с кровоточащей язвой. Таблетки, купленные по рецептам, снимали боль в ногах и спине, но при этом съедали ткани желудка. Он пытался экспериментировать, сочетая сорта прописанной и нелегальной марихуаны. Но шли годы, и ничего не помогало. От боли и отчаяния он начал угасать. Когда Лакс была в третьем классе, он в конце концов решил эту проблему. В домашнем бельевом шкафу, под лучами специально заказанных прожекторов, он вырастил маленький, но пользующийся всеобщей похвалой каннабис подвида «индика». Эти ростки, вызывающие сильные галлюцинации, облегчили боль, но усилили его страх при мысли о том, что Лакс действительно может быть умственно отсталой. Он забирал ее домой из школы в течение целой недели, постоянно находился рядом с ней, кормил ее легкой пищей, которую готовил лично. Лакс с нежностью вспоминала ту неделю как одну из самых лучших в жизни.