Женские убеждения - [7]

Но вот однажды вечером в Хавермейере, который по-прежнему называли «новой» общагой, хотя построили его в 1980-е, в каком-то советском стиле, неуместном посреди вычурной эклектики, характерной для кампуса Райланда, второкурсница по имени Ариэль Диски поздно вечером шла к себе в комнату, а в зале на четвертом этаже, в неработающей телефонной кабине ее подстерег парень. Телефонного аппарата давно уже не было, были только заклеенные жвачкой дыры там, где его вырвали с мясом, и деревянная скамья – в целом же помещение было совершенно бессмысленным. Он открыл скрипучую стеклянную дверь, шагнул наружу, остановил ее, заговорил с ней, даже сказал что-то забавное. Но вскоре он уже лапал ее и пытался попасть вместе с ней в ее комнату; она вырвалась, тут он вышел из себя и схватил ее за шлевки на джинсах.

Вот только Ариэль Диски в школе занималась крав-мага[7] с тренером из Израиля, так что Даррен получил точный удар локтем в самую середину груди. Он закричал от боли, по всему коридору пооткрывались двери, оттуда высыпали люди той или иной степени раздетости и взлохмаченности, а потом в здание ворвались охранники с потрескивающими бормочущими рациями. И хотя Даррен Тинзлер успел сбежать, его легко вычислили и задержали там же, в Тета-Гамма-Пси, где он делал вид, что увлеченно играет сам с собой в «Звездные войны».

Остальные девчонки объединились и тоже рассказали всю правду, и хотя поначалу начальство колледжа попыталось избежать огласки, но в итоге под давлением согласилось провести открытое разбирательство. Состоялось оно в лаборатории биофака при слабом сумеречном освещении в пятницу, когда мысли уже заняты приближающимися выходными. Когда очередь дошла до Грир, она встала у блестящего черного стола, заставленного бунзеновскими горелками, и почти шепотом повторила, что Даррен Тинзлер говорил и делал в тот вечер на вечеринке. Ей казалось, что это выступление вызвало у нее лихорадку, жуткую, с воспалением. Может даже, пурпурную лихорадку[8].

Даррен снял свою вечную бейсболку; прилизанные светлые волосы напоминали пучок травы, намертво придавленный детским надувным бассейном. В итоге он зачитал подготовленный ответ: «Хочу лишь сказать, что я, Даррен Скотт Тинзлер, год поступления – 2007, студент магистратуры, будущий специалист по коммуникациям, из Киссимми, штат Флорида, видимо, неверно реагирую на сигналы от противоположного пола. Мне сейчас очень стыдно, и я хочу извиниться за то, что я постоянно нарушаю социальные условности».

Решение было вынесено через час. Председатель дисциплинарного комитета, молодая заместительница декана, объявила, что Даррену разрешат остаться в колледже, если он согласится пройти курс занятий с местным психологом Мелани Стапп; на сайте у нее сказано, что она специализируется на контроле над импульсивным поведением. Иллюстрировала сайт фотография мужчины, который жадно затягивался сигаретой, и несчастного вида женщины, жующей булочку.

На кампусе это вызвало сильное, но не повсеместное возмущение.

– Мизогиния в действии, – заявила та самая старшекурсница, когда однажды поздним вечером они сидели в общем зале в Вули.

– Диву даешься, до чего этой председательнице комитета наплевать на пострадавших, – высказалась какая-то второкурсница.

– Она, наверное, из тех женщин, которые ненавидят женщин, – вставила Зи. – Сука, короче.

И она принялась напевать собственный вариант песенки из мюзикла, который когда-то нравился ее родителям: «Тетки… что не любят теток… главные суки… на всей земле».

Грир сказала:

– Ужас какой! «Сука» – плохое слово.

Зи ответила:

– Сука.

Все рассмеялись.

– Да ладно тебе, – продолжала Зи. – Че хочу, то и говорю.

– «Че хочу» – это еще хуже, – сказала Грир, – это попросту вульгарно.

Грир и Зи вели с другими длинные разговоры про Даррена в столовой и засиживались, пока их не выгоняла обслуга. Справляться с эмоциями было трудно, и несмотря на все эти беседы и очень продуманную редакционную статью одной старшекурсницы в «Райландском вестнике», две из пострадавших девочек заявили: они хотят, чтобы дело закрыли.

Но Грир все думала про Даррена. В памяти остался даже не сам эпизод – он почти стерся, сохранился лишь легкий след – ее мучило другое: это нечестно, что его здесь терпят. «Нечестно»: слово выглядело так, будто обиженный ребенок жалуется мамочке.

– Простите, надоело мне про него думать, – сказала однажды утром Ариэль Диски на заседании студенческого союза, когда Грир нерешительно обратилась к ней. – У меня дел невпроворот, – добавила Ариэль, – а он просто козел вонючий.

– Это я знаю, – сказала Грир. – Но, наверное, мы должны еще что-то предпринять. Моя подруга Зи считает, что нужно.

– Слушай, я понимаю, что к тебе это имеет непосредственное отношение, – сказала Ариэль, – но ты и меня пойми правильно: у меня диплом на носу, мне только стрессов сейчас не хватало. Прости, Грир, я пас.

В тот вечер Зи, Грир и Хлоя сидели в комнате у Зи и красили ногти на ногах в буро-зеленый камуфляжный цвет. По комнате расползся густой химический запах – от него всех мутило, мысли путались.

– Можешь пойти в Женский альянс, – предложила Зи. – Вдруг они чего посоветуют.