Женские убеждения - [16]

Сама по себе визитка стала своего рода абстрактным призом, напоминанием о том, что не надо краснеть и бормотать себе под нос. Фейт, которая совсем недавно стояла и держала Грир за руки, дала ей немного – разрешение, доброту, совет и дорогую на вид визитную карточку. Она не произнесла: «Будем общаться, Грир», но Грир еще никто, кроме Кори, не давал так много.

Грир подумала: наверное, Фейт сейчас даст карточку и Зи, это совершенно логично, потому что это ведь Зи интересуется политикой, стоит в пикетах, раздает листовки, давно восхищается Фейт – тогда они окажутся в равных условиях. Пойдут вместе в общагу, съедят пиццу из «Грациано», поболтают о нынешнем вечере, восхитятся своими одинаковыми визитками.

Но Фейт не дала Зи визитку, она закрыла кошелек и убрала в сумку. Грир вдруг страшно захотелось заглянуть внутрь. Какой-то детский инстинкт бередил любопытство: что же там внутри? Громы и молнии? Сусальное золото? Корица? Слезы тысяч женщин, собранные в бутылочку из синего стекла?

Фейт сказала:

– Ну, замдекана меня ждет. А вам известна древняя поговорка: «Не заставляйте замдекана ждать».

– Лао-Цзы, – произнесла Зи.

Фейт Фрэнк, похоже, не расслышала. Она распахнула дверь и указала на букву, выписанную по трафарету.

– Спокойной ночи, дамы, – попрощалась она.

Глава вторая

Фамильное авто Эйзенстатов представляло собой послушный и громоздкий «Вольво», изнутри слегка пахнувший машинным маслом. Чтобы было еще понятнее, что это машина чьих-то родителей, на заднем сиденье лежал давно открытый на одной странице нечитанный экземпляр «Американской науки» и пухлый складной розовый зонтик, так и не вынутый из чехла. Скорее всего, предки Зи – оба работали судьями в девятнадцатом окружном суде Вестчестера, штат Нью-Йорк – сурово велели дочери, чтобы она не давала машину никому из друзей.

– В страховку больше никто не вписан, – предупредили они. – Водить можешь только ты.

Зи, впрочем, их слова проигнорировала и одолжила машину Грир, которая стала ближайшей ее подругой по колледжу и теперь, в февральскую пятницу, в середине дня, ехала, как уже ездила дважды, навестить Кори в Принстоне.

Вскоре Грир целеустремленно шагала по надраенному до блеска кампусу. С собой у нее был рюкзак с учебниками, так что выглядела она как здешняя студентка – эта мысль вызывала у нее сложные чувства. Через миг появился Кори – он высовывался из окна и махал рукой, будто принц в неволе. Он с топотом сбежал по лестнице, распахнул вторую дверь – и Грир вжалась в сердцевину его непомерно длинного и тонкого, похожего на дерево, тела.

Когда они добрались до его комнаты, за дверью обнаружился беспорядок даже более экстравагантный, чем обычно. Одежки, книги, диски, пустые пивные бутылки, хоккейные клюшки, колонки – все это грудами, без всякой системы.

– Вас тут что, ограбили? – спросила Грир.

– В таком случае грабитель – лох, не унес ничего из дорогущих шмоток Стирса. – Кори указал на колонки «Клипш», на одной из которых громоздилось несколько пивных бутылок. Рядом лежала фирменная кроссовка, для Кори явно слишком маленькая. Они устроились рядом на его кровати, поверх не сложенного чистого белья, явно выстиранного утром – странным образом, от него еще слегка пахло общей сушилкой, хотя прошло уже сколько часов.

– Стирс вечно дает мне свои вещи надеть на вечеринки, – сообщил Кори. – Понятное дело, все мало. Я слишком длинный.

– Все еще стесняешься? – спросила Грир.

– Того, что я длинный?

– Нет. Того, что учишься в Принстоне.

– Я же не могу забыть, что у меня мама – уборщица, а папа – обойщик.

– Тут наверняка и другие такие есть, – заметила Грир.

– Угу. Есть девица из Гарлема, которая жила в социальном приюте. А один парень вырос в Китае в доме на лодке, а теперь занимается многомерными вычислениями. Все равно иногда неудобно бывает. А еще у меня есть тайная благодетельница, Клоув Уилберсон.

– Бывает, что ли, такое имечко?

– У нее такое. Она считает, что я вру, что никогда не носил фрака. Тут все очень замысловато. Все с тобой очень любезны, но по части манер недолго проколоться. В этом смысле у вас в Райланде проще.

Она посмотрела на него.

– Ты вот сейчас серьезно, да?

Тема оставалась болезненной: он – в Принстоне, а она – в Райланде. И она до сих пор не простила родителей, из-за которых все так вышло. Впрочем, в последнее время обстановка поменялась – и в самом колледже, и у нее внутри: ты всю жизнь носишь в себе маленькую провинцию и не можешь оттуда уехать, так что хочешь не хочешь, а приспособишься. Грир еще в детстве заметила, что если посмотреть строго вперед, можно увидеть крылья собственного носа. Заметила – и ее это стало тревожить. Все с ее носом было в порядке, но она поняла, что он всегда будет частью ее взгляда на мир. Грир осознала, как трудно сбежать от самой себя, сбежать от собственного самоощущения.

В первые недели студенчества ее одолевали одиночество, злость и чувство бессмысленности. В последнее время кампус Райланда сделался веселее и приветливее. Чаще стали случаться волнительные беседы, происшествия на занятиях или простые прогулки по городу с кем-то из друзей. Грир подумала: что, интересно, она пропустит из-за того, что уехала на выходные в Принстон – наверняка что-то пропустит. Она больше не злилась и не кипела. Не сидела в отчаянии в зале в общаге. Даже паренек из Ирана нашел отдушину: записался в кружок ракетного моделирования. Другие его участники часто заваливались в Вули бодрой и разномастной компанией со своими моторами и фанерками и вытаскивали его из комнаты. Он теперь меньше времени проводил в тоске по далеким родным и больше – в гуще жизни.