Женские истории пером павлина - [41]

– Раздевайся, чего стоишь, – вывела меня из ступора Гаяне.

Голыми мы вошли в воду. Было необычно и хорошо.

– Глотни, – Гаяне припаслива. Взяла с собою на море бутылку вина.

Долго мы лежали на колючей гальке и пили вино и…

Все было необычно и ужас как приятно.

Наше блаженство прервали пограничники. Откуда-то сверху они буквально свалились на нас.

Я бросилась натягивать на себя хотя бы что-то. Гаяне же, как была голая, встала во весь рост.

– Что мальчики, развлечемся?

– Мотай отсюда, Гаяне, и подругу прихвати. Или мы ее к себе на заставу на недельку определим. Будет картошку чистить.

– На картошку мы не согласны.

Я дрожу. Никак не могу одеть сандалии.

– Так что, Витенька?

– Сказал, мотай! – он ушел, а за ним и его товарищи.

Наконец мне удалось одеться. Гаяне тоже накинула свой халатик.

– Ну как? Пошла бы к ним на денек другой? Они парни чистые. А удовольствия по горло.

И тут у меня вырвалось:

– Мне и с тобой было хорошо по горло.

– Остынь. Я девушка справная. Это так, развлекашки. Не все ж мужикам нас тискать.

Обратно мы шли молча. Спала я долго и без снов.

Через два дня Гаяне мне сказала:

– Судя по твоим рассказам, твой ублюдок живет со своей кралей на Привокзальной у Сукиаса.

За обедом мы, вернее, она одна, разработали план действий. Гаяне зайдет к этому Сукиасу как бы просто так, по-приятельски. И там попытается познакомиться с Иваном.

– Я один приемчик знаю. Не устоит. Мы с ним поедем на шашлыки в горы. Я потом тебе скажу, где. Ну а там все и сделаем. Чисто и культурно.

Я не понимала, о чем Гаяне говорит.

– Дура ты, Тамара. Отрежем ему все. И член, и яички. Ты тут ни при чем. А Сукиас мой человек. Меня не выдаст.

Какие тут ночи! Небо светится звездами. Воздух ароматен, и жары уже нет. Цикады стрекочут так, что уши закладывает. Вино холодно. Орехи мягки. Руки Гаяне горячи.

…Я долго не могла отбросить от себя эту картину. Иван с голым низом лежит на спине. Глаза его полуоткрыты, а рот раскрыт и язык торчит. Он тяжело прерывисто дышит и изредка подергивает руками. Хотя и влила в него Гаяне немало, но все же…

Крови почти не было. Недаром Гаяне когда-то работала санитаркой в госпитале.

– Ну вот, смотри, какой красавчик твой трахальщик, – и добавила, улыбаясь, – бывший.

Через день я улетела в Ленинград. Отставив в своей памяти ощущение солености морской воды, пряного аромата цветущих магнолий и мускусного тела молодой армянки. Об Иване я не думала. Отрезала, как гнойный нарыв. Химия какая-то.

На службе я появилась в пятницу.

– Товарищ Инина, – начал вычитывать мне мой начальник, но тут же осекся. – Ты не больна ли случаем?

– Немного.

– Так иди, долечивайся. Без тебя обойдемся, – хмыкнул. – На венок собирать не придется.

Это у моего начальника юмор такой.

Два дня не выходила из дома. Пила водку и курила. Спала и пила. В понедельник в пять утра я уже начала уборку в квартире. Это у меня заняло почти пять часов. Потом душ. Потом завтрак. Наварила картошки, открыла банку лосося.

Этот дальневосточный лосось чуть не застрял у меня в глотке.

– Тамарка, сука, водку жрешь и рыбу трескаешь.

Это Ваня приехал. Не помер, значит, там, в горах.

– Ты чего ко мне приперся, мерзавец?! Вали к себе! Отлуп я тебе дала. Вали к своей девке.

– Болею я, Тамара.

– Гонореей или сифилисом? Я-то знаю, какую ты болезнь подцепил на юге.

Иван заплакал. Мне его не жалко. Прогнала его.

А через месяц он опять заявился. Пьяный, грязный, весь мокрый – на дворе дождь проливной. На форменном кителе погон нет. Брюки расстегнуты. Срам!

– Это ты, сука, подстроила, это ты, – и ну на меня с ножом. Тем, которым мясо разделывают.

На него он и напоролся.

Ну что за напасть! Что ни мужик, то покойник. Что за химия такая? Я два дня не вылезала из дома. Пила напропалую. Все едино. Со службы попрут. За Ваню дадут не меньше десятки.

Где находится гипоталамус? Знать бы. Одно слово, химия…

– Заключенная Инина, бегом к начальнику!

Тут так. Все бегом. Согревает. Мороз щиплет щеки, и ноздрюшки слипаются.

– Ну что, Инина, – наш начальник – мужик что надо. Его уважают. – Оклемалась маленько?

– Что-то, гражданин начальник, в грудях давит.

Как ему смешно! Как смешно. Бабы говорят. Бабы – это вольнонаемные, мы не бабы, мы зэки. У него жена очень больна. Все лежит. Бабы шутят – лежит телка, а спать не моги.

– Твоей грудью кого хочешь задавить можно. Ты садись. Разговор есть.

Села. Жду. Подполковник молча встает, обходит стол с двумя тумбами, подходит к двери и запирает ее на щеколду. Все понятно. Что же, он чистый. Можно. Его и понять надо. Жена лежит, а толку мало.

– Ты по сто пятой чалишься?

– Вам ли не знать.

– Знаю, а отвечать должна по уставу.

– Так точно! Статья сто пятая, часть вторая. Заключенная Инина.

– То-то. Ты телогрейку скинь. У меня тепло. Разговор есть.

Сам ходит в носках и без кителя. Нарушение. Но он начальник. Ему можно.

– Пей! – сует мне граненый стакан, – спирт это.

Для меня это не внове. Выпьем. Он расстегнет галифе, молча, одними глазами покажет, куда встать, – и ну пошел дергаться. Кум, так тот все больше отправлял свои потребности на столе.

Начальничек ничего не говорит и не делает. Ударили его, что ли?

– Инина, ты баба справная, начетов не имеешь. Чалиться тебе осталось пять лет, – опять встал. Ногами шарк-шарк. Туда-сюда и сел. – У меня жена больна. За ней уход нужен. Тебя хочу к этому делу приспособить.