Женские истории пером павлина - [4]

– Так на нашу жилую площадь никто не поедет, – резюмировала невестка. – Надо замазать это пятно.

– Тебе надо, ты и замазывай, – отрезала мамаша.

– Это надо же какая наглость! Она швыряется, а мне замазывать.

– Не доводила бы, я бы не потратила майонез. Замазывай! – развернулась и ушла. Забыла моя бедная мамаша, что банку-то швыряла в сыночка. Столько пить – всякую память отшибет.

Время идет. Пятно расплывается. Люди отворачиваются. В квартире перемирие. Лишь поутру скандальчик. Такой маленький, уютненький. Домашненький котик такой.

Но бывают и в наши дни чудеса. Прихожу как-то рано утречком, чтобы никого не встретить, на кухню, а пятна и нет. У художника Малевича есть картина «Черный квадрат». У нас на стене картина неизвестного художника – «Белый квадрат». Кто замазал пятно, осталось тайной. Я думаю, что это сделала Надежда. Она до выхода замуж работала маляром. Очень профессионально нарисован квадрат.

Экзамены и зачеты я сдала. К Публичке все же пришла. И не пожалела. Андрей имел пропуск в зал, где иностранные журналы. Он занимается своими делами, я смотрю немецкий «Шпигель», французский «Пари-матч» и даже американскую порнушку «Плейбой».

Там и буфет хороший. Дешево и сердито. Так бабушка говорила, когда приходила из магазина и приносила колбасные обрезки. Андрей оказался не такой уж урод. Я имею в виду его характер. Так-то он вполне симпатичный парень.

У меня и у него каникулы. Времени вагон и маленькая тележка. До часу мы сидим в Публичной библиотеке. Там и перекусим. Потом придумываем, чем свои ноги, руки и голову занять. О других частях тела я не говорю. Это уже вечером.

Забыла сказать. Андрей живет с матерью в трехкомнатной квартире на Охте. Я там никогда и не была. Слышать слышала, но не бывала. Живут они с мамой на Большой Пороховской, в доме номер 18, на четвертом этаже.

– Отец мой был главным инженером на заводе имени Карла Либкнехта. Ему эту квартиру от завода дали. Нас тогда четверо было. Бабушка жива еще была. Отец умер год назад. Прямо на работе. Он утром в цеха ходил. В цеху и упал. Инсульт. Какой-то то ли столбовой, то ли стволовой. Вмиг умер.

Это он мне рассказывает в той самой столовой на втором этаже. Мне его рассказ есть не мешает. Спрашиваю о матери, и он меняет тон. Такое впечатление, что начинает говорить о девушке любимой. Мама у него и красавица, и умница, каких среди женщин поискать надо. Она так готовит, что объедение. И шьет-то она лучше, чем в первоклассном ателье. Я слушаю и думаю: сейчас начнет расписывать ее сексуальные достоинства. Он допил компот и, что думаешь, так и брякнул:

– Она похлеще Клеопатры в сексе будет.

– Ври, ври, да не завирайся. Бога побойся!

Тут он соображает, что ляпнул лишнее:

– Пошли уж. Погуляем.

Замял для ясности. Ну, пошли. Мороз. Влажность все 90 %. Ноздри слипаются. Кожа на лице скукожилась. Под юбку дует. Ноги мерзнут. И это гуляние? Уж лучше на наше Куликово поле, чем такая гулянка. Кино мы все пересмотрели. «Мужчину и женщину» я, например, посмотрела три раза.

Денег на кафе нет, так что и мороженого не поешь. Дошли до Казанского собора, и тут мой кавалер говорит:

– Пошли в музей атеизма. Очень часто ты что-то о Боге вспоминаешь.

Это привычка такая у меня. Наверное, от бабушки. Она в субботу в церковь ездила. А была, как и папа, членом партии.

В Казанском соборе хотя бы тепло. А лекция, что тетка прочла, в одно ухо вошла, в другое вылетела. Если бы я была верующей, то имело бы смысл убеждать меня в том, что Бога нет.

Отогрелась пташка. Уже и домой не тянет. Смеркается, а мороз отпускает. Это так всегда. К ночи теплеет. Уже не щиплет в носу и кожа разгладилась.

– Поехали ко мне, – прерывает мои мысли Андрей, – познакомлю с мамой.

Поехали. Промерзший трамвай. Гололед на тротуаре в этой Охте. Тут вам не центр. Люди перемещаются по улицам бегом. Мороз крепчает. Вот открылась дверь в какое-то заведение питейное, и оттуда пар.

Андрей, меня не спросив, затаскивает и меня туда. Дымно, но тепло.

– Займи место, – говорит мой жених незваный, а сам к стойке.

Я к окну. Там у полки вдоль стены есть местечко. Юрк – и зажалась, как боец в окопе. Не выковыряешь. Окно в узорах. В небольшое «оконце» в инее видна улица. Засмотрелась и не заметила, как Андрей сделал две ходки. И вот уже на полке два стакана, тарелка. В стаканах водка, на тарелке бутерброды с килькой.

– Отогреемся немного, подкрепимся и пойдем.

Я так понимаю, что дома у них кушать нечего и холодно. Прошла минута, и в моем животике потеплело. Кильку я не доела. Какая-то склизкая она. Ржаным хлебом закусила – и сыта.

В забегаловке не застоишься. Сидячих мест тут нет. Народу набилось. Каждому хочется причаститься. Это я услышала от папы. Придет с работы выпивший. Мама ворчать начнет, а он ей в ответ:

– Нам, коммунистам, в церковь вход заказан, вот так и причащаемся.

– Идти-то долго? – я хоть и согрелась изнутри, а ноги мерзнут все равно. Пошла на свидание форсу ради не в теплых сапожках, а в легких полусапожках.

– Уже пришли.

Дом семиэтажный. Четыре подъезда. Мы зашли в третий. Удивительно: там чисто. Мочой не воняет. Почтовые ящики не сломаны, и лифт работает. В лифте надпись «Маша + Миша = любовь». Наверное, под воздействием ее Андрей стал целовать меня в рот. Слюняво и торопливо. Хорошо, ехать нам только на четвертый этаж. Иначе не знаю, чем бы это кончилось. Может быть, врезала бы ему по физиономии и не стали бы мы мужем и женой. Я же говорю: судьба.