Женские истории пером павлина - [11]

Наверное, мы слегка прикорнули, потому что окрик мужчины заставил нас вздрогнуть.

– А ну брысь отсюда, цыгане! Вот я вам сейчас! – высокий кряжистый мужик в длиннополом то ли пиджаке, то ли полупальто высоко поднял корягу.

– Дурак ты, Осип. Напился до чертей. Какие это цыгане? Городские они. Совсем зенки залил зельем окаянным, – за громадой местного стража порядка мы разглядели тонкую, даже изящную женщину.

– Откуда вы тут взялись? – миролюбиво спросила женщина.

Я, не давая открыть рта мужу, объяснила наше появление в их богоугодном месте. Упоминание Бога окончательно расположило к нам Варвару. Так звали женщину, жену Осипа.

– Нечего тут в пыли валяться. Пошли к нам. Всем места хватит.

Так мы обрели место для ночлега и, как оказалось, для последующего проживания тут.

Спала я без просыпу до третьих петухов. Селенье жило своею жизнью. Позже меня поправят: «Не село мы, давно уже городом именуемся». Звуки провинциального города разительно отличаются от шума мегаполиса. Вот прогрохотал грузовик, и тут же я слышу мычание коровы. Прокукарекал петух. Где-то лязгает ведро, ударяясь о стенки колодца.

Андрея, моего законного мужа и молодого ученого-филолога, рядом на высокой металлической кровати нет. Я еще нежусь под легким пуховым одеялом. Мне же не надо собирать материал для диссертации. Сколько минут прошло с момента моего пробуждения, я не знаю. Но вот я слышу голос мужа:

– Куда воду сливать, Варвара Петровна?

Так вот кто громыхал ведром. Под ложечкой засосало. Еще бы – ела я последний раз более или менее хорошо почти сутки назад. Мой чемодан так и стоит у окна нераспакованный. Не выходить же мне в том, в чем была в поезде. Все провоняло дорогой. Голой (а кого стесняться?) я начала распаковывать чемодан.

– Ты, девка, не в бане. Чего голой жопой сверкаешь?

На пороге Варвара. В руках она держит большой таз.

– Вот тебе вода теплая. Умойся со сна. Баню Осип истопит к вечеру, а пока – в тазу, – медленно, изучающе оглядела меня. – Тело у тебя красивое, молодое. До греха не далеко. Скоро, скоро мужу станешь изменять.

– Тамара! – тут как тут этот самый муженек. – Как не срамно-то тебе? Что люди подумают о нас?

– А ты тоже разденься. Вот тогда люди что-нибудь подумают о нас.

– Ну и семейка! – хмыкнула Варвара Петровна и, еще раз глянув на меня, ушла.

Андрей с ходу начал восторженную песнь о Конаково. Тут и ландшафт самобытный, и люди удивительные, и села близко. Можно пешком дойти, а там, он убежден, он быстро наберет необходимый материал.

– Юноша, а где и чем мы будем завтракать? Я сыта твоим материалом не буду.

Мужа особенно (и отчего только?) возмутило мое обращение к нему:

– Я далеко уже не юноша. Я пришел к тебе зрелым мужем.

Лицо покраснело, руки затряслись. И как я тут же захохотала, когда, не входя в нашу комнату, Варвара сказала:

– Юноша, нечего орать попусту. Идите к столу! Картошка стынет. Нормальные люди-то уже к обеду собираются, а они о завтраке хлопочут.

Молодая картошка, обильно политая сметаной, усыпанная укропом, свежепросольные огурцы, холодное отварное мясо и большая трехлитровая банка молока.

– Хлебушек у нас очень вкусный. Наш пекарь хоть и армянских кровей, но выпекает его по нашим правилам. Кушайте, кушайте. Потом уговоримся, как дальше-то жить будем.

«Уговорились» вечером. Осип истопил баню. Никогда я так не мылась. У Варвары руки сильные. Она буквально истязала мое тело горячим веником. Прохаживаясь по бокам, ягодицам, приговаривала:

– Я – ядрена девка, молодцам услада, – и хрясть по попе.

Осип достал из подпола большущую бутыль с мутноватой жидкостью, Варвара накрыла на стол. Мы с Андреем в это время пили домашний квас на крыльце. Городок затих. Лишь изредка тишину нарушали лай собак и гудки пароходов на водохранилище.

– За постой я с вас буду брать по семьдесят копеек с каждого, – Варвара в доме была полновластной хозяйкой. – За стол, не обессудьте, по рублю. С огорода можешь (это уже персонально ко мне) брать зелень, огурец. В теплицу чтоб ни ногой. А то…

– Чего ты молодую пугаешь? – Осип выпил много, но был трезв и добр.

– Не пугаю. Просто они, городские, в нашем деле простаки. А недаром говорят: простота хуже воровства.

– Вот оно, – вскинулся Андрей. – Ты видишь, Тамара, какой глубинный смысл вложила эта женщина в слово «простота». Простота – это синоним неумения.

– Чего это он? – Варвара от удивления забыла проглотить кусок домашней тушенки и оттого прошамкала.

– Не обращайте внимания. Это бывает с ним.

Осип перекрестился:

– Ох, и тяжело тебе, милая, с больным-то.

Андрей как будто и не слышал их. Он продолжал экзальтировать. Лишь граненый стакан, великое изобретение корсаров, сунутый ему под нос, остановил поток словес пустопорожних. Ох уж эти «лирики»!

Итак, мы определились с бытом, мы выяснили, что собирать материал можно и не отдаляясь далеко от дома. Мы наконец успокоились и попросились спать. Мы – это, естественно, мой муж. Не я же!

Самогонка, настоянная на чесноке, сильна, черт возьми! Градусов пятьдесят. А то и больше.

Я спала одна. Андрея уложили в «холодке» в сенях.

– Проспится, умнее станет, – резюмировал его выступление Осип.