Женская война. Сильвандир - [11]

«Как он смотрит!.. Неужели он узнал меня?»

Каноль сошел вниз и чрезвычайно печально посмотрел на перепелок, куропаток и прочие кушанья, которые метр Бискарро укладывал в корзину. Не он, а кто-нибудь другой съест все эти прекрасные вещи, хотя они предназначены именно для него. Затем барон спросил, где комната, приготовленная Кастореном, велел принести бумаги, перьев и чернил и написал Нанон следующее письмо:

«Несравненная моя!

Если природа одарила прелестные Ваши глаза способностью видеть во тьме, Вы можете заметить шагах в ста от Ваших ворот, в роще, герцога д'Эпернона. Он поджидает меня, хочет меня убить и потом жестоко разделаться с Вами. Я вовсе не хочу ни лишаться жизни сам, ни лишать спокойствия Вас. В этом отношении не беспокойтесь. Я воспользуюсь отпуском, который Вы мне выпросили, желая доставить мне возможность видеться с Вами. Куда я поеду, сам не знаю, даже не знаю, поеду ли я куда-нибудь. Что бы ни было, призовите изгнанника, когда буря пройдет. В „Золотом тельце“ Вам скажут, по какой дороге я поехал. Надеюсь, Вы будете мне благодарны за такую жертву. Ваши выгоды для меня дороже моих удовольствий. Говорю „моих удовольствий“, потому что мне было бы очень приятно поколотить герцога д'Эпернона и его челядь.

Верьте, моя бесценная, что я всегда и везде Ваш преданнейший и самый верный друг».

Каноль поставил свое имя под этим посланием, написанным с гасконским фанфаронством: он знал, какое впечатление она произведет на гасконку Нанон; потом, позвав лакея, сказал ему:

— Скажите откровенно, метр Касторен, далеко ли вы зашли с мадемуазель Франсинеттой?

— Помилуйте, сударь, — отвечал лакей, удивленный вопросом. — Не знаю, должен ли я…

— Успокойся, волокита, я не имею никаких видов на нее, и ты не удостоишься чести быть моим соперником. Вопрос мой только справка.

— А! Это совсем другое дело. Мадемуазель Франсинетта так умна, что сумела оценить мои достоинства.

— Так ты в дружбе с ней, господин бездельник, не так ли? Похвально! В таком случае, возьми эту записку, обойди лугом…

— Я знаю дорогу, сударь, — отвечал Касторен самодовольно.

— Хорошо. Постучись в задние ворота. Ты, вероятно, знаешь и эти ворота?

— Знаю.

— Еще лучше. Стало быть, ступай через луг, постучись в ворота и отдай это письмо мадемуазель Франсинетте.

— Так я могу?.. — начал Касторен с радостью.

— Можешь идти сейчас же. Тебе дается десять минут на все путешествие — туда и обратно. Надо доставить письмо мадемуазель Нанон де Лартиг немедленно.

— Но, сударь, — возразил Касторен, почуявший, что поручение может быть опасным, — а если мне не отопрут?

— Так ты будешь дурак. Наверное, у вас есть какой-нибудь условный стук, благодаря которому такого галантного кавалера не оставят за воротами. Если же нет, то я жалкий дворянин, потому что у меня в услужении такой простофиля.

— Да, у нас есть условный знак, — отвечал Касторен с торжествующим видом. — Я стучусь дважды, а потом через некоторое время третий раз.

— Я не спрашиваю, как ты стучишься, это мне все равно: главное, чтобы тебя впустили. Ступай же; если тебя поймают, проглоти записку. И знай, что я обрублю тебе уши, если ты не съешь ее.

Касторен полетел как стрела, но, спустившись с лестницы, остановился и, нарушая все приличия, засунул записку за голенище. Потом он вышел через задние ворота, обежал луг, пробираясь сквозь кусты, как лисица, перепрыгивая через рвы, как гончая собака, и постучался в ворота домика тем особенным образом, который старался объяснить своему господину. После этого сигнала ворота тотчас отворились.

Через десять минут Касторен без всяких осложнений вернулся и сообщил барону, что записка уже находится в прелестных ручках мадемуазель Нанон.

Каноль за эти десять минут разобрал свою дорожную сумку, приготовил себе халат и велел принести ужин. С видимым удовольствием выслушал он донесение Касторена, вышел в кухню, громко отдал приказания на ночь и беспощадно зевал, как человек, с нетерпением ожидающий минуты, когда ему можно будет лечь спать. Весь этот маневр имел целью показать д’Эпернону (если бы герцог стал наблюдать за ним), что барон никуда не намеревался ехать далее гостиницы, где он хотел попросить ужин и ночлег как простой и мирный путешественник. Действительно, маневр этот произвел именно то впечатление, какого желал барон. Какой-то поселянин, сидевший за бутылкою вина в самом темном углу залы, позвал слугу, расплатился, встал и спокойно вышел, напевая триолет. Каноль пошел за ним до ворот и видел, как он вошел в рощу. Минут через десять послышался конский топот. Засада была снята.

Барон воротился в комнаты и, успокоившись насчет Нанон, начал думать, как бы повеселее провести вечер. В конце концов он приказал Касторену приготовить карты и кости, а затем пойти к виконту и спросить, не может ли тот принять его.

Касторен повиновался и на пороге комнаты виконта встретил старого седого слугу, который, полурастворив дверь, отвечал на его приветствие и просьбу неприветливым голосом:

— Теперь никак нельзя, господин виконт занят.

— Очень хорошо, — сказал Каноль, услышав этот ответ, — я подожду.

И, так как в кухне послышался страшный шум, барон с целью убить время пошел посмотреть, что происходит в этом важном отделении гостиницы.