Женская тетрадь - [26]

Пошла мода на ток-шоу ни о чем? И с этим она справится, без труда освоив новые правила игры. Ей ли, умеющей все и еще немножко, не разучить этот собачий вальс. Опять доплыла!

Куда ты, Татьяна, сестрица? Куда плывешь? Не дает ответа – а может, его не расслышать в шуме житейских волн, в криках болельщиков? Мелькают в волнах ловкие руки, поворачивается, согласно правилам, сообразительная, крепкая голова. Татьяна Догилева. Советский Союз. «Трудовые резервы»!

Светлана Врагова: «Театр – это я»

«Театру Модернъ» на Спартаковской площади исполнилось двадцать лет. Это один из отрадных уголков театральной Москвы – с оригинальным репертуаром, своеобразным творческим «лицом», прекрасным актерским коллективом и замечательной руководительницей, народной артисткой России Светланой Враговой.

– Светлана, вы недавно стали лауреатом международной премии «Женщины, меняющие мир». Скажите, женщина, которая меняет мир, открывает театры и так далее, это ведь уже не просто женщина, а женщина плюс что-то еще?

ВРАГОВА: Это женщина плюс идея, которая ею движет, женщина плюс вера, которая в ней есть и – «те, кто любит меня, за мной!», как восклицала Жанна д'Арк. Не просто в уголке что-то тихо делать, а полно выразить свою идею.

– Что вами руководило в 1988 году, когда стояли лихие перестроечные годы, шли революции в театрах и театральные «массы» свергали прежних властителей, а вы создали свой «театр-студию на Спартаковской»?

ВРАГОВА: Если говорить о том, какое было «исходное событие», то это – советская власть, застой, когда ничего нельзя было сказать из того, что накапливалось, был страшнейший интерес к западной культуре, к развитию авангардного театра, протест против атеизма. Мы жили как в тюрьме, мало что зная о мире, а в тюрьме люди живут в сказочном состоянии вынужденной аскезы, и у них от этого даже дар предвидения возникает. И вот разжалась сжатая пружина, и у тех, кто не сдался, не скурвился, не ставил про «да здравствует Ленин» (а таких было немного), возникла потребность высказаться сразу и громко. Потому что нам казалось, что вся эта свобода скоро кончится.

– И вы поставили легендарный спектакль «Дорогая Елена Сергеевна» по пьесе Людмилы Разумовской, об учительнице, над которой издеваются ее ученики. Я так понимаю, это был «неласковый» спектакль?

ВРАГОВА: Это был первый театр жестокости на территории Советского Союза. Там играла Оксана Мысина, потом мы с ней расстались, и наши основоположники, которые и сейчас работают в театре, – Олег Царев, Сергей Пинигин. Пьеса говорила об учителе с большой буквы, об Учителе. И я сказала, что во всем мире такой учитель перестает существовать, его больше не слушают. Уважение и преклонение перед учителем кончилось, а это – хаос, это – апокалипсис. Я угадала настолько, что, когда мы играли этот спектакль в Америке, собрался конгресс учителей, и они кричали, что в Америке назревает что-то страшное, что в государственных школах творится ужас, но еще в учителей не стреляли. А через несколько лет мы увидели, что в Америке стали расстреливать учителей. Там высокая степень эгоцентризма, все себя чувствуют пупами земли, и если учитель стоит на кафедре, а они сидят в классе, они должны испытать того, кто над ними как бы возвышается. Это вот равенство и демократия в плохом смысле, в тупиковом состоянии. И потом, действует их ужасная культура, их боевики бесконечные – реальность становится слепком с боевика. Если я стреляю в учителя, значит, я бог. Наверное, раз в жизни бывает такой пророческий спектакль у режиссера… Но это было не случайно. Когда я училась в школе, у меня был протест против учителей, против моей несвободы и моего унижения, потому что я была не такой, как другие и все десять лет школа была каторгой… Когда мы первый раз сыграли «Дорогую Елену Сергеевну» в разбитом, раздолбанном театре, среди осколков стекла, бетона, к нам пришел еще тот зритель, зритель «Таганки», «Современника», зритель Эфроса, потрясающий, требовательный, умный, воспитанный зритель. Потом мы его теряли, он уезжал, он распадался, но в 88-м году еще был, и мы перед ним держали экзамен. Когда закончился спектакль, я стояла за кулисами и слушала тишину, досчитала до двадцати, подумала, что все, провал, – и вдруг начались овации. После нашего особенного зрителя нам ничего не было страшно, никакая страна, а мы много играли в мире. Долго играли в Америке. Столичная критика наша хвалит сдержанно и такими словами не обзывается, как в Америке. А там начали обзываться: меня назвали гениальным режиссером, актеров – бриллиантами, там так принято, но в этом были и свои минусы.

– Вы оказались во главе театра, во главе коллектива, но это значит, что сами стали в положение учителя. Чем же вы держите свой авторитет, ведь могут свергнуть в любой момент?

ВРАГОВА: Конечно, когда мы вернулись в Москву, все мои бриллиантовые гении решили попробовать меня «на зуб». Но я уже была опытный режиссер, прошла два театра – Театр имени Пушкина и Новый драматический, а в Новом драматическом ученики съели своего основателя и пустились в разгул. Труппа всегда чует запах крови, возможность съесть вождя. И у меня началось – «давайте роли, ставьте на меня»… Тогда я поступила, как Елена Сергеевна в пьесе. Там есть момент, когда она отбрасывает всякую интеллигентность и орет: «Встать! Встать, когда говоришь с учителем!» Я взяла и выгнала почти всю труппу и за месяц набрала новую.