Женщины в лесу - [15]

То было осязаемое, обоняемое, видимое счастье. Она купалась в нем, как пчела в пыльце, чтоб побольше ее унести в свой дом — к нему. Она двойной груз собирала — за него. Он оставался дома с детьми, отпустив ее в эту командировку. Благодаря ему у нее было в два раза острее зрение, в два раза тоньше обоняние и во сто крат — ощущение красоты и счастья…

Она смотрела на тонкие веточки, маячившие перед ее лицом, видела сейчас далеко, как тогда, — как тогда, с хехцирской оленьей скалы.

Как много он дал ей — видела она. Ведь вот, оказывается, все, что было, и осталось с ней. Это навеки ее. И никакой силой не разрушить этот мир, пока она жива. Значит, надо жить.

ЖЕНЩИНЫ В ЛЕСУ Повесть

Виктории Семиной-Кононыхиной

Они все же надеялись, что Валентин их не оставит, проведет через перевал. Впрочем, он ничего не обещал. Напротив, сказал: «Доведу до входа в лес, до тропы». Объяснил: главное — встать на тропу. Потом не собьешься — тропа заметная, развилок нет. Запомнить надо всего один поворот, пропустить же его просто невозможно: там, у поворота, стоит межевой столбик красного цвета, на нем цифра 35. И еще примета: за столбиком небольшая мочажина, осокой заросла по краям. Вот тут и надо развернуться и пойти как бы назад. Подходишь к столбику, он слева, делаешь поворот — нале-во — кругом! И он остается справа. Тогда — вперед!

Валентин и план набросал на бумажке, обозначил и столбик, и болотце. Даже два столбика, помеченных цифрой 35, и пояснил: «Для ясности: их два. Но поворот у второго. На первый не обращайте внимания. Поворот у второго. Там смотрите, где болотца. Ясно?» Они ответили «ясно», но Вера засомневалась тут же: почему это на одной тропе два столбика под одной цифрой? «Ну не знаю… Может, обозначают сторону самого лесного квадрата — начало и конец. — Валентин пожал плечами. — Не знаю. Говорю, что видел».

Вроде, в самом деле, все было ясно. И все же трое надеялись, что, доведя их до леса, Валентин пойдет с ними и дальше. Стоило ли ему вставать в пять утра, чтобы от леса бежать назад. К тому же они успели убедиться: Валентин часто менял свои решения. Сначала он намеревался просто рассказать им, как идти к перевалу, как-нибудь на прогулке показать направление. И однажды они пошли с ним после ужина, и он пытался объяснить, как определить те две лесистых горы, между которыми и надо искать тропу. Но и сам понял, что из такой дали — по его же словам, идти до гор около трех часов придется — все приметы подобны миражу: пока идешь, они десятки раз сместятся и перестроятся. И он сказал, что сам пойдет с ними через перевал. Вот как! С казал, что ему нравится эта дорога через лес. Они даже «ура» в его честь прокричали.

Однако это его намерение продержалось лишь до конца той их прогулки. Подходя к своему коттеджу, он сделал новое заявление: он проводит их только до леса и тут же вернется. Еще и на завтрак успеет. Потом они злословили: наверное, пожалел, что оплаченная пансионатская еда пропадет! И все же они надеялись, что уговорят его.

Теперь, остановившись в виду этой самой тропы, узкой воронкой ныряющей под плотную стену леса, Валентин буднично просто сказал:

— Ну, давайте прощаться…

— То есть как! — не сразу ему поверили.

Он вздохнул терпеливо.

— Да так… Завтрак кончается в десять. Сейчас восемь тридцать. Шли мы два с половиной часа. Мне надо бегом бежать, чтобы успеть.

— Ва-а-аля! Валечка! — нежными голосами взмолились Инна и Лина. — Мы вас в ресторане накормим. Не бросайте нас, Валя!

Будь этому Валентину лет на двадцать поменьше, разве бы он выдержал?

Но ему уже миновало сорок. В пансионат он приехал с десятилетним сыном.

— Нет, — отрезал он, — я сыну обещал быть к завтраку. Пока! Да не бойтесь: нечего там бояться…

И побежал. Легкий, поджарый… Молодец, хорошо сохранился…

А трое были сражены наповал. Кто ж устоит против обещания сыну?! Инна — самая из них юная, чуть больше тридцати лет, — все же не удержалась, закричала ему вслед:

— Не покидай! Вернись! Тебя мы любим! Не оставляй одних! Мы все простим!

Кричала протяжно, грустным голосом. Остальные смеялись: знали, что Валентин не услышит. Далеко убежал.

— Ну, — заключила Инна, — вот истинный представитель своего о-о-чень сильного пола… Даже сыну дал клятву… Чтобы уж никаких соблазнов!.. О-очень мужской поступок: заманил в лес и бросил. Все-о-о правильно…

Вера с удовольствием вслушивалась в ее речь, в простодушное лукавство этих протяжных «о-о-о». Она не ошиблась, что позвала в поход через перевал этих девушек, вчера еще ей незнакомых. Она выбрала их из всей пансионатской публики: понравились их лица, скорее, то, общее для обеих, выражение ровной и словно бы сдержанной доброжелательности, с каким они смотрели на окружающее и окружающих. Нравилось Вере и то, что держались они особняком: не вступали ни в какие компании, не болтали часами на пляже. Приходили, только чтобы искупаться. Не загорали. Как и она сама. С ними многие заговаривали, особенно мужчины. Предлагали сфотографироваться на память, поехать на экскурсию, пойти в ресторан. Они отвечали спокойно-дружелюбно, умея не обидеть отказом, и шли своей дорогой — маленький неприступный гарнизон.