Женщины-масонки - [95]

Он отложил разговор до завтрака.

За завтраком он, словно вспомнив, что позабыл о правилах вежливости, задал Амелии следующий вопрос: – Расскажите мне о вашей тетушке, Амелия.

– У нее остаточные явления невралгии, но это не очень серьезно.

– Вы виделись с ней вчера?

Амелия удивленно подняла глаза на Филиппа.

– Я хочу сказать,– продолжал он,– вы вчера были у нее?

– Вы это прекрасно знаете.

– Да, это верно.

Он умолк, но его все еще преследовало воспоминание об анонимном письме.

«Мой друг» смеется надо мной,– подумал он.– А я к тому же задал вопрос, который может вызвать только недоумение. Ответ был совершенно успокаивающий. А я становлюсь смешон».

Однако, помолчав несколько минут, Филипп прибавил:

– Она вчера принимала?

– Кто?

– Госпожа де Пресиньи.

– Да нет же! Ведь вчера была среда, а она принимает только по пятницам. Не может быть, чтобы вы об этом забыли!

– Ах, простите! Я сегодня рассеян.

– Это видно!

– А знаете, вчера в Опере я до последней минуты лелеял слабую надежду!

– Какую надежду?

– Надежду, что вы приедете вместе с маркизой.

– Ах, мы были так заняты! – не подумав, воскликнула Амелия.

Филипп внимательно посмотрел на нее.

Она растерялась и покраснела.

– Быть может, я буду нескромен, если спрошу, чем вы занимались?– спросил он.

– Почему нескромен?– пролепетала Амелия.

– Но… откуда же мне знать?

– У тетушки нет никаких секретов.

– А у вас?– спросил Филипп.

– И у меня тоже,– ответила она, пытаясь улыбнуться.– Какие у меня, по-вашему, могут быть секреты? Уж не хотите ли вы вновь начать этот бессвязный разговор, который только что был у нас?

– Значит, вы и ваша тетушка по вечерам очень заняты?

– Да, мы заняты делами благотворительности.

– Лучшего и придумать нельзя!

– Вы, кажется, забыли,– сказала Амелия,– что мы обе принадлежим к различным благотворительным обществам: к «Обществу святого Франциска де Поля», к «Обществу помощи детям-сиротам», к «Обществу помощи юным слепым»…

– Я знаю.

– И вы сами, Филипп, вы сами записаны в члены основателей общества «Детские ясли».

– Ба!

– Да, да, мой друг!

– Вы прекрасно делаете, и я вам благодарен,– сказал Филипп, беря жену за руку,– но… вернемся, однако… если, конечно, вы не возражаете… к вашим вчерашним занятиям.

– Нисколько не возражаю.

– Как же вы вчера исполняли ваши обязанности благотворительниц?

– Да так же, как всегда!

– Вне дома, не так ли?

– Да, вне дома.

«О письмо, письмо!» – подумал Филипп.

И он продолжал самым обыкновенным тоном:

– Стало быть, вы выезжали?

– Разумеется.

– Вместе?

– Вместе.

– Я это знал,– тактично улыбаясь, сказал Филипп.

– Откуда?– спросила Амелия, скорее удивленная, чем взволнованная.

– Вас видели.

Амелия помолчала, чтобы выиграть время и собраться с духом. Она подняла глаза на Филиппа, стараясь придать лицу насмешливое выражение.

– Знаете ли вы,– сказала она,– как по-настоящему называется то, чему вы меня подвергаете?

– Как же?

– Допросом.

– Амелия!– запротестовал Филипп.

– Да, это самый настоящий допрос!

– Вы придаете чересчур глубокий смысл самым простым вопросам.

– Филипп, поговорим откровенно!

– Я ничего иного и не желаю; начинайте,– отвечал он.

– Признайтесь, что вы становитесь любопытным.

– Нет еще, но я могу стать таковым.

– Как так?

– Это зависит от вас, Амелия!

– От меня?

– Вы ничего не должны от меня скрывать

– А-а! – задумчиво протянула молодая женщина.

– И это заставляет вас задуматься?

– Да.

– Судя по вашему лицу, можно подумать, что ваши размышления имеют весьма печальный характер.

– Вы правы: я в первый раз подумала о вашей власти надо мной и о тех правах, которые вам дает наш брак

– Амелия! По-моему, вам угодно насмехаться!

– Разве может обвиняемый насмехаться над судебным следователем?

– А-а, это зло сказано! Как?! Мою просьбу вы принимаете за недоверие, а мою любовь за допрос? Вы говорите не подумав, Амелия. С каких это пор супругам запрещены откровенные разговоры?

– С тех самых пор, как эти откровенные разговоры служат одному из супругов лишь для того, чтобы проверять свои нелепые предположения.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, Филипп, что весьма странно с вашей стороны допрашивать меня о том, что вам самому хорошо известно. А о том, что вам неизвестно, пусть вам расскажут люди, которые меня где-то видели. А на меня не рассчитывайте.

Амелия в этот момент сделалась похожа на графиню д'Энгранд, и в голосе ее зазвучали властные ноты, точь-в-точь как в голосе матери.

Филипп заметил это и помрачнел.

– Таким образом,– заговорил он,– с этого дня вы утверждаете, что у нас возможны тайны друг от друга?

– Никогда у меня не будет от вас тайны в том, что касается лично меня.

– Вашим выражениям позавидовал бы любой дипломат! Составим же наш договор в возможно более точных выражениях. Что вы мне скажете и чего вы мне не скажете?

– Мой долг говорить вам все, Филипп, но достойно ли с вашей стороны обо всем спрашивать?

Последняя фраза принадлежала к числу тех, которые он с давних пор презирал больше всех других фраз.

Он умолк.

Он больше не хотел продолжать борьбу с неверным исходом. Быть может, он даже пожалел, что зашел чересчур далеко. В самом деле, какие у него были основания для подозрений? Какими доказательствами мог бы он поддержать какое бы то ни было обвинение?