Женщины-масонки - [44]

Но посмотрим: действительно ли я влюблен? Я хочу, чтобы ты решил этот вопрос, и потому постараюсь рассказать тебе все возможно более подробно. Да, как я предполагаю, ты получишь мое письмо рано утром; спокойно отложи его и позавтракай, а потом, когда взгляд твой прояснится, а губы будут еще горячими от кофе, возьми его так, как взял бы какой-нибудь фельетон; постарайся понять мои восторги и, подумав о том, сколь все это свежо, прости мне красоты моего стиля, а главное, будь ко мне снисходителен.

Итак, позавчера, 26 июля 1844 года, в половине первого ночи я полюбил девушку, наиболее достойную порицания из всех девушек в мире. Ее портрет я набросаю попозже – тебе от этого не уйти,– и с этой целью я уже послал слугу за целым горшком кармина, снега и перламутра.

Дело было за столом, в голубой гостиной ресторана «У провансальцев»; нас было семь человек, и среди нас – две женщины; если хочешь знать, это были актрисы, не уродливее других и с вполне сносным языком.

Мужчины были: Форестье, де Коломбен, Марк и один провинциальный увалень, которого привел Коломбен,– простофиля с драгоценными камнями на рубашке, на жилете и на пальцах. Фамилия его Беше; мне показалось, что все забавляются этим разукрашенным ослом. Я предоставил им свободу действий; сам я всерьез атаковал его за ужином – должен уведомить тебя, что я день ото дня все больше и больше увлекаюсь чревоугодием, и это приводит меня в ужас: говорят, что это порок человека конченого.

Внимание! Неожиданная развязка! Уже около четверти часа мы сражались на словесной дуэли за мясом во всех видах, когда дверь открылась, послышался шелест шелков, в комнате повеяло каким-то новым ароматом, и появилась розовая шляпка.

– Добрый вечер, Пандора,– сказал Марк.

Не знаю, чего ожидали от этого нового персонажа мои сотрапезники; я же отодвинулся, чтобы освободить ей место. Она села, не обращая на меня ни малейшего внимания, улыбаясь мужчинам и называя женщин «моя крошка». На коленях у меня очутилась добрая половина ее платья – оно было сшито из шумящей ткани вызывающе яркого цвета. Когда она появилась, гарсон взял у нее шляпку и шаль; она превосходно сложена; живость ее движений мне понравилась. Я не знал, кто она такая.

– Вы явились довольно поздно,– обратился к ней господин Беше с таким смехом, словно сказал что-то весьма остроумное.

– Да когда бы я ни пришла – вам-то что? – отвечала она с той спокойной наглостью, которая теперь вошла в моду у женщин.

Гарсон поставил перед ней тарелку с устрицами с Нуармутье[39].

– Не хочу,– сказала она.

Коломбен, сидевший на другом конце стола, поднес к глазам лорнет.

– Дорогая Пандора,– умиротворяющим тоном заговорил он,– скажите нам, умоляю: кто тот злополучный настройщик скрипок, который натянул ваши нервы так, что сегодня вечером они исполняют симфонию плохого настроения?

– Отлично сказано!– воскликнул Марк.

– Что? Что? Что такое? – спрашивал господин Беше, наклоняясь то вправо, то влево.

– Этот господин начинает трясти мешок со словами – вот как трясут мешочек с шариками лото,– отвечала Пандора.

– Ага! Знаю, знаю,– заявил господин Беше,– тридцать три – два горбуна… четыре – шляпа комиссара…

Я обратился к своей соседке и спросил, чего бы ей хотелось: я видел, как она оглядывала стол.

– Что вы сказали, сударь?

Этот привычный способ, с помощью которого женщины заставляют вас повторять ваши слова, хотя они прекрасно вас слышали, ставит некоторых в тупик, но ты понимаешь, что на меня этот прием уже давно не действует.

Итак, я улыбнулся и повторил свою фразу.

Не удостаивая меня взглядом, Пандора чуть-чуть, почти незаметно наклонила голову – это был способ не отвечать, и, словно боясь, что я продолжу разговор, она поспешно обратилась к одной из своих приятельниц, сидевшей от нее дальше всех:

– Сара, передай мне соус с креветками!

– О! Сударыня! – вскричал господин Беше, хватая указанное блюдо и передавая его Пандоре.

Я снова принялся поглощать еду, но я только притворялся, что потерпел поражение. После десятиминутного отдыха мои войска снова предприняли вылазку, которая, однако, была встречена не лучше, чем первая.

Я заупрямился и так настойчиво повел осаду Пандоры, что в конце концов она, на три четверти повернувшись ко мне, воскликнула:

– Да что вы от меня хотите, сударь? Я с вами незнакома! Если хотите, чтобы я вас слушала, так скажите что-нибудь посмешнее! Когда ваша острота обойдет весь стол, она, возможно, вернется ко мне!

Эти слова, произнесенные очень громко, с расчетом покрыть меня позором, не удивили сотрапезников.

– Пандора! Ты слишком жестока к бедняге Филиппу,– сказал Марк.

– Эта дама права: я не забавен,– сказал я.– К счастью, у меня еще есть время оправдаться. И по первому вашему слову, сударыня, я изображу хлопанье пробки от шампанского, превращусь в чревовещателя и, если вы потребуете, напою увертюру из «Севильского цирюльника»!

– Ах, да! Увертюру из «Севильского цирюльника»!– потребовал господин Беше.

– Что ж, валяйте! – равнодушно сказала Пандора.

Я пожал плечами и, задетый, в свою очередь, этим чрезмерно затянувшимся маневром, продолжал:

– Не знаю, почему вы так жестоки, моя очаровательная соседка. Уж нет ли во мне чего-то такого, что позволяет поднять меня на смех и чего сам я за собой не замечаю? С вашей стороны было бы весьма милосердно сообщить мне об этом. Однако мой фрак сшит не во времена Реставрации, я говорю без провинциального акцента, и, когда я ем, я не шаркаю ногами. Так в чем же дело? Уж не принимаете ли вы меня за человека искусства? Так успокойтесь: я не художник, не пианист, не литератор и уж тем более не актер, ибо постоянно ношу бороду. И разве мое лицо, скромно говоря, менее привлекательно, чем лица этих господ?