Женщины-масонки - [117]

– Ну и повезло же вам, Беше!

– Вы фат!

– Вы все, господа, знаете ту, которую я увидел.

– В самом деле? – рассеянно спросил Филипп Бейль, который все это время продолжал играть: ему поразительно везло.

– А вы знаете ее лучше всех, господин Бейль!

– Ну и ну! – закричали со всех сторон.

– Дорогой Беше! – заговорил Коломбен.– Если вы твердо решили быть нескромным, не ухудшайте положения чересчур длинным рассказом.

– Конечно, в моем открытии огромную роль сыграл случай,– продолжал Беше, уязвленный этим замечанием,– и тем не менее эта женщина тоже сыграла значительную роль. Уже много времени нет ни одного из вас, кто не спросил бы себя и не спрашивает себя по сей день: «Где, черт побери, скрывается Марианна? Что случилось с Марианной?»

Филипп Бейль сделал невольное движение, но, внешне спокойный, он продолжал играть, вернее, выигрывать.

– Так вот, господа: Марианна живет в Буленвилье – в павильоне моего бедного друга Поркеваля она нашла для себя таинственное убежище. Как только я узнал ее, я через дверь сказал ей: «Добрый день, сударыня». Она выпустила меня и потребовала, чтобы я хранил это в величайшей тайне… Вот почему я сегодня не смог появиться у Тортони и встретиться там с Коломбеном.

Беше кончил. Беше вытер лоб. Беше скромно принимал поздравления слушателей.

Беспокойство, с каким Филипп Бейль внимательно слушал этот рассказ, не помешало ему получить солидный выигрыш – такой солидный, что он даже и не мог кончить игру, не нарушая правил приличия.

Вот почему Филипп написал Амелии записочку, в которой уведомлял ее, что его задерживает в министерстве серьезная работа и что, возможно, ему придется провести там всю ночь.

Написав записку, он продолжал играть.

Вскоре фортуна с внезапностью и наглостью куртизанки повернулась лицом к другому избраннику. От Филиппа она перешла к Беше. Беше, таким образом, стал преемником Филиппа, который еще некоторое время сопротивлялся, но кончил тем, что обнаружил проигрыш в тысячу луидоров.

На сей раз он имел право встать из-за стола.

Вот-вот должно было пробить пять утра.

Филипп Бейль вручил Беше визитную карточку, на обороте которой он написал карандашом: «Чек на тысячу луидоров, которые я заплачу сегодня в полдень».

– Но, дорогой мой,– запротестовал Беше, поторопившись выказать свое знание правил хорошего тона,– я верю вам на слово! Возьмите назад вашу карточку!

– Я могу умереть через несколько часов.

– Я столь горячо сожалел бы об этом, что позабыл бы о вашем долге.

– Вы благородный человек, я знаю,– сказал Филипп,– но уж позвольте мне в этом случае поступить так, как я привык поступать.

Когда Филипп и граф д'Энгранд оказались на бульваре одни, Филипп сказал:

– Мне не хватает четырехсот луидоров, чтобы уплатить мой долг Беше.

– Пустяки!– отвечал граф д'Энгранд.– Ждите меня дома, дорогой!

Они расстались.

Граф направился к Монмартрскому предместью, а Филипп Бейль, недовольный сегодняшней ночью и самим собой,– в свой особняк.

Велико было его изумление, когда, проходя через прихожую, он увидел своего слугу, крепко спавшего в кресле.

Рядом с ним догорал факел, бросавший по сторонам угасающий свет, который уже не мог соперничать со светом зари.

«Бедный малый, наверное, ждал меня»,– подумал Филипп.

– Жан!– окликнул он камердинера.

– Сударь! – внезапно проснувшись, произнес камердинер.

– Вы так и не ложились?

– Пусть сударь простит меня,– протирая глаза, сказал слуга.– Я и сейчас еще не понял, где это я сплю.

– Вы в передней, и теперь шесть часов утра,– с улыбкой отвечал Филипп.

– Вам, сударь, достаточно сказать слово, чтобы я вам поверил!

– Придите в себя, Жан.

– Пришел, сударь, пришел!

– Вчера я присылал домой лакея.

– Лакея?– ошеломленно переспросил Жан.

– Вы это помните?

– Сударь, вы хотите сказать: «Двух лакеев»!

– Как?!

– Одного вы прислали в полдень, а другого – в полночь.

Филипп тихонько потряс Жана за плечо.

– Ну, теперь-то вы наконец проснулись?

– Да, сударь,– ответил перепуганный Жан.

– Я вас спрашиваю: приходил ли вчера от меня человек?

– От вас?… Да, сударь… с каретой…

– Да нет же, соня вы этакий!… С запиской!

– Верно, с запиской. Теперь-то я припомнил: с запиской.

– С запиской к барыне?

– Да, сударь, к барыне. Я сам получил эту записку.

– И вы тотчас же отдали эту записку моей жене – так ведь?

На сей раз Жан посмотрел на Филиппа с выражением не столько сонным, сколько глубоко изумленным.

– Отдал ли я… эту записку… барыне?…– пролепетал он.

– Да отвечайте же!

– Но вы же, сударь, прекрасно знаете, что…

– Я ничего не знаю,– с раздражением сказал Филипп.– Но вы -то должны знать, отдали вы эту записку барыне или нет!

– Я отдал эту записку ее горничной,– сказал Жан.

– Ну, все начинается сначала!… Идите спать!

– Благодарю вас, сударь… Повинуюсь вам…

И Жан вышел из комнаты; при этом он так размахивал руками и бросал по сторонам такие взгляды, что Филипп усомнился, в здравом ли уме его камердинер.

Филипп, насколько это было возможно, привел в порядок свой костюм и свою физиономию, на которую наложила отпечаток усталость, и на цыпочках подошел к дверям комнаты Амелии.

Оттуда не доносилось ни звука: по-видимому, Амелия еще не проснулась.

Филипп подумал, что, раздосадованная его опозданием и длительным ожиданием, она заснула очень поздно.