Женщины-легенды - [82]

Похороны ненавистного императора были такими, каких он заслужил, по мнению римлян. Изуродованное тело Калигулы в спешке сожгли лишь наполовину и засыпали землей.

При убийстве Калигулы присутствовал его ничего не подозревавший дядя Клавдий. В испуге он бросился в соседнюю галерею и спрятался за занавесью. Торчавшие из-под нее ноги увидел какой-то пробегавший преторианец и вытащил из-за этого укрытия едва живого от страха Клавдия. Но воин неожиданно бросился к его ногам, назвал императором и повел к своим товарищам. Ослабевшего от переживаний Клавдия гвардейцы посадили на носилки и доставили в лагерь. На следующий день преторианцы принесли ему присягу как императору, и сенат вынужден был признать это решение.

Клавдий приходился младшим братом Германику, отцу Агриппины. Одним из первых его дел в качестве императора (хотя, как сообщает Светоний, этот предлагаемый ему титул он отклонил) было воздание почестей умершим родственникам. В честь родителей Клавдия были устроены всеобщие поминальные жертвоприношения, не обошли вниманием и его брата. Из ссылки были возвращены его племянницы.

Антония и Юлия, вернувшись в Рим, позаботились об останках своего незадачливого брата Гая. Полуобгоревший труп Калигулы вырыли, сожгли и похоронили подобающим образом. У погребального костра сестры, глядя на бушующий столб пламени, пожиравшего останки того, от которого они вытерпели столько мерзостей и лишений, старались не думать о злых делах несчастного человека, лишенного богами разума. Несмотря ни на что он оставался для них братом…

И снова дочери Германика окунулись в атмосферу римской жизни. Рим был удивительным городом, средоточием политической, экономической и культурной жизни империи. Спустя два десятилетия его посетит палестинский иудей Иосиф бен Маттафия (прославившийся затем своими историческими сочинениями под именем Иосифа Флавия) и будет потрясен и очарован красотой и величием Вечного города, его шедеврами искусства, роскошью дворцов, разнообразными и многолюдными зрелищами, речами философов, мудростью политиков. И он воскликнет: «И если тебя кто-либо спросит, где твое счастье, где твой Бог, ответь: в большом городе Риме». Но если Иосиф лишь слегка соприкоснулся с механизмом решения государственных дел через сети придворных интриг, то Агриппине и Юлии было прекрасно известно, как при императорском дворе вершатся дела; они хорошо знали, какие головокружительные взлеты и страшные падения таят в себе расчеты и надежды императорского окружения.

Сестры первое время держались вдалеке от этой атмосферы лести и коварства двора своего дяди. Тем более, что наступил звездный час неистовой Мессалины, не терпевшей никаких посягательств на умаление своей роли всевластной супруги Клавдия. Впрочем, Юлии и не удалось подняться до прежней роли императорской фаворитки — она была уличена в любовной связи с известным оратором, будущим великим философом Луцием Аннеем Сенекой. Любовника императорской племянницы сослали на Корсику. А сама Юлия была предана смерти, пав жертвой придворных интриг Мессалины.

Агриппина же ушла в заботы о своем единственном сыне.

Мальчику, оставшемуся без родителей, пришлось жить в доме своей тетки, сестры отца Лепиды. Наследство, доставшееся от отца, отобрал алчный Калигула. Тетка мало заботилась о воспитании племянника, этим было поручено заниматься приставленным к нему двум дядькам, танцовщику и цирюльнику. Вероятно, в поисках необходимых средств для жизни и воспитания сына Агриппина, вернувшись из ссылки, вступила в брак с оратором Пассиеном Криспом, который еще при Тиберии, распознав притворство перед императором Калигулы, произнес свою крылатую фразу: «Никогда не бывало ни лучшего раба, ни худшего господина». Брак оказался коротким (ходили слухи, что Агриппина отравила мужа), но он дал Агриппине и ее сыну немалое наследство. Впрочем, и по распоряжению Клавдия им была возвращена причитавшаяся доля наследства Гнея Домиция.

Мессалина не скрывала своей враждебности к Агриппине. Уверенная в прочности своего положения, которое гарантировали ее юная красота и любовные чары, а также то, что она подарила императору наследника Британника (тогда единственного[50]), она не считала Агриппину серьезной соперницей. Один эпизод едва не стал роковым для Агриппины и ее сына. Луций Домиций (будущий Нерон) вместе с Британником и другими подростками из знатных семей принял участие в конных состязаниях, бывших главным действием Секулярных игр наряду с жертвоприношениями богам подземного царства. Такие игры устраивались в Риме раз в 100 лет, дата их проведения связывалась с датой основания Рима. Правда, после игр 149 года до н. э. хронологический порядок был нарушен — следующие игры Октавиан Август устроил в 17 году до н. э. Клавдий же, заявив, что дата их проведения была установлена неточно, объявил о проведении Секулярных игр в 47 году н. э. Это вызвало немало шуток и насмешек у римлян, которым по традиции внушали, что такое зрелище человек (да и то не всякий) может увидеть раз в жизни — хотя еще было немало живых свидетелей предыдущих игр. Как бы то ни было, игры прошли при большом скоплении народа. Скачки и потешные поединки (это называлось троянским представлением), в которых участвовал Луций Домиций, вызвали восторг у публики, выказавшей особое расположение к сыну Германика. Это навлекло гнев Мессалины, ходили слухи, что она даже подсылала в спальню к сыну Агриппины убийц, но покушение не удалось. Вероятно, и над Агриппиной нависла смертельная опасность, однако ей не дано было осуществиться — Мессалину охватила роковая страсть к Гаю Силию, принесшая ей смерть.