Женщины Кузнецкстроя - [33]

Вернулась с фронта — пришла в райком, военный отдел, который помогал фронтовикам устраиваться на работу и с жильем. Мне дали направление в пятую больницу — поближе к дому.

Я отдала гуда документы и пошла вставать на партийный учет. Со мной беседовал секретарь райкома, и когда он сказал:

— Может, вы останетесь у нас работать в партийных органах? — я ответила:

— Я ничего не умею делать, кроме как перевязывать раненых. И я сама этот вопрос решить не могу, мне надо посоветоваться с папой.

Ну. что — мне было всего 21 год. По теперешним временам — ребенок. Когда я папе сказала:

— Вот, папа, так и так.

Он мне ответил:

— Знаешь что, дочка, даже если тебе уборщицей предложат в райкоме партии работать, ты должна согласиться. Туда не каждого приглашают.

И гак я стала работать в Куйбышевском райкоме партии.

В 1949 году меня направили в Совпартшколу в Новосибирск. После ее окончания в 1952 году я вернулась в свой любимый город и стала работать в Кузнецком райкоме партии зав. отделом пропаганды. Ездить было очень тяжело. Из Куйбышевского района на двух трамваях добиралась до места работы и не дай бог опоздать. Я была готова уйти куда угодно.

И тогда мне предложили перейти в Орджоникидзевский райком партии заместителем заведующей отдела пропаганды. 10 лет проработала я там. Потом меня пригласили в горком партии инструктором — консультантом в Дом Политпросвещения.

Потом меня избрали председателем горкома профсоюза работников культуры. Это был 1973 год. И я смеялась :

— Наконец-то я добралась до своей культуры.

Мечтала стать актрисой, — добралась до учреждения культуры. Они мне по духу были настолько близки, что мне не составляло большого труда наладить с работниками культуры хорошие деловые и дружеские взаимоотношения. Я их всех любила — и краеведческий музей, и музей искусств, а театр особенно, потому что коллектив у них очень сложный, очень сложный. Вообще в культуре всегда собираются сложные коллективы, а в театре тем более. Но я их всех любила и до сего времени люблю. И я считаю, что в этом мне повезло. На моем пути всегда встречались хорошие люди и меня принимали и понимали. И я всегда всем желала того, что могла пожелать себе.

Особенно в театре. Вот Вера Берез-някова или Ирина Протопопова. Они мне или позвонят, или встретят, и у кого на сердце что наболело — все расскажут.

Фотография в круглой рамке — 1949 г. Поехала отдыхать и там сфотографировалась. Прически были — букли. Косы-коронка появились позже, Я повыбрасывала много фотографий.

Когда я вернулась с фронта, то моих вещей вообще никаких уже не было. Я ведь из Новосибирска — сразу в армию. Вещички кое-какие домой привезла. А ведь время какое было?! Наверно, что-то променяли на продукты, или мама что-то перешивала, донашивала. Я носила обноски сестер: они все были старше меня. Они мне отдадут, а перекраиваю на свой манер, перешиваю. Я с детства любила вышивать. Они мне говорят: "Ты нам вышей по кофточке, а мы тебе платье отдадим." Сижу, стараюсь. Я за них и пол помою. Сейчас соберемся и вспоминаем.

Когда мои ровесницы бегали на танцы, мне казалось — я слишком взрослая. Много на войне повидала. Потом попривыкла, вжилась, и тоже стала ходить. Музыку исполняли духовые оркестры. Играли вальсы, танго. Танцевальные площадки находились у клуба Дзержинского в Куйбышевском районе, в Центральном — в Саду Металлургов. Круглые такие площадки, по аллеям ходили, встречались, знакомились. Одеты были просто, в ситец, но был и крепдешин. По талонам в 1949 г. материю выдавали. Носили и крепдешин, если по талонам выдадут. Я три года шинель носила с 1946 до 1949 года. Из гимнастерки перешила раз-летаечку. Не сама, правда, — мне перешили. Другого у меня не было, и на танцы в этом ходила. Помню, как мы с девчонками побежали на танцы в Куйбышево. Был конец сентября, уже прохладно. У меня ни плаща, ни пальто не было, так я в шинели. Потом отцу дали талон на сукно, и мне сшили пальто. Я долго ходила в сапогах даже на танцы. Сапожки были легкие. По Европе мы шагали уже не в кирзовых, нам сшили новые сапожки. А я относилась к офицерскому составу. Но у меня были и туфельки. Мы стояли где-то в Венгрии или Австрии — не помню точно — к нам приехала машина командира дивизии Федоровского. А он любил все красивое, прекрасное. Так вот он привез их в медсанбат как трофеи; вывалили машину с туфлями. И вот мы искали в этой куче па-РУ-

Почему наше поколение вспоминает войну с какой-то радостью? Потому что это — молодость, это тяжелое время все прошло через нашу душу. А мы — молодые, и влюблялись, и пели, и танцевали. И даже на войне — если какая-то свободная минуточка, когда затишье, когда во второй эшелон дивизию выводят, тут сразу же — и песни, и танцы. У нас в медсанбате своя самодеятельность была. Мы пели и танцевали. Я пела, у меня голос прекрасный был. И вот, когда последняя встреча в

Воронеже была, посвященная 45-летию Победы, вдруг ведущий читает записочку:

— Среди вас есть Аня Ковалева?

Я растерялась. Говорю:

— Ой, это я.

— Вот записочка пришла. Просят Аню Ковалеву спеть "В землянке".

— Я петь не могу. Я благодарю человека, что он помнит, но сейчас у меня астматическое заболевание.