Женщины Кузнецкстроя - [16]

МАРГАРИТА БУНИНА

Старший монтер электростанции. Работала жеиорганизатором в цехе.

Я рождения 1904 года. Захватила я еще старый приют. Он был организован благотворительным обществом. Этот приют держала мадам Бариц. Я осталась сиротой. Родственники, правда, у меня были, но у них была своя семья. Осталась я после матери семи лет. В первую революцию, в 17-м году, этот приют распустили. В 1917 году мне было 15 лег, и я начала жить самостоятельно, вернее, беспризорничать. Тут мне многое пришлось пережить. Это был самый гибкий возраст, а я без средств к существованию и жила, как могла. Бывала и в солдатских казармах, чтобы они меня подкормили. И все-таки я росла и боролась с жизнью.

Жила я все больше на Востоке: была в Нерчинске, в Иркутске, Хабаровске. Я была беспризорная. В приюте я окончила 5 групп. Я была связана со многими беспризорниками, которых я теперь потеряла из виду. У нас был твердый закон: не просить, а лучше стянуть. Стянуть что-нибудь ценное я не могла, а вот колбасу, селедку, печенье — это мы таскали у китайцев и этим набивали полные карманы. И вот полураздетые, полуразутые, собирались мы по 5-6 человек в кучи, как поросята, и согревали друг друга. Утром просыпаемся и, не умываясь, ходим. Так я жила около двух лет.

Во время Колчака на меня уже начали обращать внимание. Ни одна женщина мне тогда еще не подала руки, как это нужно было. Прислугой я не хотела служить — лучше идти на улицу. В двадцатом году узнала я, что принимают в учреждения служащих без конца, и они все переписывают разные бумаги. Приехала я в одно село. Тут уже стало трудно с хлебом и другими продуктами: выдавали только пшено, табак, кофе. Пошла я в райком, прошусь поступить. Они меня спрашивают — грамотная ли я. Я сказала, что умею читать и писать бумажки. Поступила я в райком переписчицей. Дадут какую-нибудь бумажку размножить, и вот я пишу одно и то же, для нескольких деревень. Нам в приюте прививали рукоделие — вязание, шитье... Но мастерские все закрылись. Я пыталась устроиться куда-нибудь, но мне не удалось. А тут мне понравилась воля, и пошла по этому скользкому пути.

Затем нас начали агитировать в комсомол. Я бывала на митингах, а митинги бывали без конца. Помню, как сейчас, как я поступила в комсомол в 21 году. Ни на каком собрании меня не утверждали. Зашла я в ячейку, мне говорят:

— Ты должна поступить, ты наша девка. Потом мы тебе выдадим билет.

И выдали мне билет, на котором было написано «К.С.М.» И работала я тут же, в райкоме. Там была машинка, а хорошей машинистки не было. Зато было сколько угодно бумаги, и я начала учиться печатать на машинке и научилась.

В конце 1921 года мне надоело жить в этом селе. Я привыкла уже шататься по городам. Уволилась и ушла. Где ехала, где пешком шла. Пришла в Ачинск. Уехала, а с учета в комсомоле не снялась и, таким образом, механически выбыла из комсомола. В городе никуда не иду, комсомола не разыскиваю. Отсталый человек, политики не знаю. А кругом — Ленин, Ленин, борьба за рабочих... Ну, и я тоже.

В Ачинске меня приняли в приют. Проработала я четыре месяца за няню: полы мыла, ребятишек стригла...В приюте нашли, что я хорошая няня и сделали меня воспитательницей. Мне тут стало легче: я не стала полы мыть, стричь, а играла с детьми в зале. Так я в приюте проработала до начала 22 года.

В 1922 году я болела тифом. После тифа мне надо было улучшить питание. Я решила поехать в Минусинский округ, потому что там белый хлеб. Там я жила в коммуне и сделалась учительницей. Тут я и шила, и кроила, и молотила. Учить было трудно: не было ни книжек, ни бумаги.

Потом я жила с одним начальником милиции. Просто сошлась с ним и жила. Этот начальник милиции был с духом военного коммунизма и попал в тюрьму. Его осудили на 8 лет. У него было и превышение власти, и расхищение казенного имущества. Он у меня был не первый: я на эти вещи смотрела очень просто. Когда я жила с ним, то не работала, а была домашней хозяйкой. И тут вступила второй раз в комсомол, начала немного разбираться в политике и, когда его посадили, я поняла, что он делал неправильно. И с тех пор началась моя политическая активность.

Затем я переехала в Малую Минусу. Туг я заведовала избой-читальней и, кроме того, была переписчицей. Получала я 7 рублей в месяц и должна была платить 10 рублей. Я решила, что переписчицей я буду работать по вечерам, а днем я договорилась с секретарем, что я буду батрачить. Батрачила я, батрачила, потом сошлась с сыном хозяев. Это и был мой муж Бунин.

Избой-читальней я заведовала. Ребят я втягивала в комсомол. Было 7 человек комсомольцев, и Бунин в том числе.

При сельсовете нам, комсомольцам, отвели комнату, но мы решили, что одной комнаты нам мало, и решили отобрать у попа дом. Это дело у меня прошло, и мы получили дом. Помню, я сама рисовала кулисы, шили мы из половиков всякую обстановку для сцены. Там я была и режиссером, и монтером, и первой артисткой и других притягивала.

В 1924 году мне дал командировку УКОМ комсомола в Красноярск, в совпартшколу учиться. Многому я там не научилась — рожать было пора. А когда мы с мужем сошлись, его выкинули из семьи. Мы уехали в начале 1926 года на новостройку. Вычитали в газетах, что где-то на Кузнецке строится железнодорожная линия до Тельбеса. Поехали.