Женщины, которые меня… научили готовить - [17]

* * *

– А тебе не кажется, что это ты охамел? – поднимаясь с колен, с деланным возмущением спросила она.

– Кажется, – твердо ответил я. – А тебе не кажется, что я могу себе это позволить?

И она и я знали, что право я имею. Именно поэтому я позволил себе то, что не мог бы позволить в других обстоятельствах, а она смиренно, но не без удовольствия это приняла. Ей хотелось быть наказанной, ей этого не хватало в нынешней жизни, и она явно меня почти провоцировала на насилие.

Я пошел в душ смывать с себя бессильную злобу, приступ ненависти к себе, нелюбовь к отелю и презрение к Каннам.

– Можно к тебе? – Она поскреблась в стеклянную дверь.

Я понимал, что это очередное испытание, которым самка богомола пытается вернуть меня в категорию корма. Стоит мне согласиться, как она вновь почувствует свою силу и уже не даст мне второго шанса. Голова моя будет откушена еще до ужина. Откушена и выброшена на помойку.

– Нет, нельзя. Я моюсь.

– Я могу помочь тебе. Позволь мне помыть тебя?

– Нет. Сейчас я выйду и мойся, сколько хочешь.

Мне нравилась моя роль. Я выполнил все, приличествующие настоящему мужчине, шаги по подавлению непокорной самки.

Выйдя из душа в полотенце, я постарался максимально расправить плечи и втянуть до позвоночника живот.

– У тебя нет ничего святого, – сказала она.

– У тебя зато есть. Ты никого не любишь, кроме самой себя. Ни меня, ни ее, ровным счетом никого! Мы все нужны только для того, чтобы ты могла нами пользоваться.

– Нет! – закричала она. – Неправда! Я люблю!

– Кого? – я повернулся к ней и стал надевать белую рубашку, но, заметив, что она сильно помялась в чемодане, остановился. – Ты сама не можешь сказать, кого из нас ты действительно любишь. Всё потому, что любовь – не твоя сильная сторона. Твоя сильная черта – страх. Ты хорошо себя чувствуешь только тогда, когда боишься. Вот и сейчас, во время секса, ты по-настоящему расслабилась только тогда, когда я потерял над собой контроль и чуть не убил тебя. Не от страсти, а от ненависти к тебе. Может, это детская травма?

– Неправда! – вскричала она. – Я ненавижу бояться. Я хочу добра и тепла, хочу нормальной семьи и дома. А вы, – она перешла на истерические рыдания, – вы все, вам только одно нужно. Чтобы я, как красивая кукла, была рядом и посылала вам воздушные поцелуи!

Поцелуи эти, были явно из ее совместной жизни с Полиной. Не зная подробностей, я понимал, что они тяготят Марину и решил атаковать этот вражеский редут.

– Поцелуи? Какая пошлость! Я никогда не просил тебя посылать мне какие-то поцелуи. Мне были абсолютно безразличны твои нежности! Я терпел их, потому что считал, что для тебя это символ вашей бабьей удачи, что-то сродни штампу в паспорте. Поэтому не надо уранивать меня со своей примитивной сущностью! Это ты пытаешься выбрать между мужчиной и женщиной, и решаешь, кто из нас может создать тебе комфортное пространство. Тебе по большому счету наплевать на каждого из нас. Ты же через год даже имен наших не вспомнишь, мы для тебя, как шприцы для наркомана – только резервуары для введения удовольствий!

– Ты отвратителен! – сказала она печально, тем не менее интонацией признав мою безоговорочную победу в этом раунде.

– Прекрасно! – сказал я. – Я счастлив. Но раз ты решила поменять меня на свои слащавые знаки фальшивых чувств, в этой поездке, будь любезна, – я вытащил утюг и мысленно запустил его в голову Марины, – заткнись, помойся и погладь мне рубашку.

Она в нерешительности постояла в проеме комнаты, пытаясь найти какие-то, казавшиеся ей важными аргументы, которые свидетельствовали бы о моей гнусности. Но силы были неравны. Я был чист, широкоплеч и в моих руках блестел утюг. Она покорно опустила голову и скрылась за стеклянной дверью душевой.

Безоговорочная победа! Я двинул крепко сжатым кулаком в челюсть воображаемой Полины.

* * *

Ресторан Astoux et Brun является таким же знаковым местом, как набережная Круазет, казино или Дворец фестивалей. Самые дешевые устрицы, великолепное розе и постоянная очередь на вход не требуют дополнительных аргументов. Прочитав про этот ресторан еще дома, я отчаянно пытался забронировать место на двоих, забрасывая почтовый ящик несчастных рестораторов письмами о своей грядущей свадьбе и желании сделать предложение именно в их ресторане.

Надевая тщательно отглаженную Мариной белую льняную рубашку, я еще не догадывался о формате ресторана, поэтому готовился к визиту основательно. Если бы я тогда знал, что Astoux et Brun представлял собой обычную харчевню на двух этажах с примитивным интерьером, еще более примитивной посудой и совсем уж примитивным вином, то, скорее всего, поискал бы более торжественное место. Но! Там действительно были устрицы. Их было много, стоили они недорого и пройти мимо такого места было нельзя.

Но пока я всего лишь намеревался отпраздновать победу мужского традиционного секса над суррогатными подделками, поэтому одевался празднично.

– Я иду ужинать. Ты пойдешь? – Господи, как я произносил эти слова! Они словно семечки сыпались из полной ладони, и мне их было совсем не жалко. Я прекрасно понимал, что идти Марине некуда, и она послушно поплетется за мной, но мне хотелось насладиться этими трофеями.