Женщины Древней Руси - [75]
Особое направление в исследовании истории древнерусской семьи и социального положения женщины буржуазными учеными связано с применением сравнительно-исторического метода. Несмотря на ряд допущенных исследователями ошибочных сопоставлений, этот метод способствовал углубленному анализу проблемы. В трудах С. М. Шпилевского, С. В. Ешевского и других ученых собран большой материал для сравнительного изучения положения женщины и истории семьи в средние века на Руси и в Западной Европе. К. Алексеев и В. Д. Спасович при сравнении прав супругов на Руси и в Польше выявили аналогии в развитии семейного права восточного и западного славянства. В работах М. И. Горчакова, Д. Н. Дубакина, А. И. Загоровского, Н. К. Суворова, А. С. Павлова, А. И. Алмазова на основе исследования византийских правовых норм, вошедших в состав древнерусских памятников семейно-брачного права, определялись сходство и различия семейно-брачных норм Византии, Руси и Западной Европы, доказывалась самобытность русского брачного права[642].
Среди причастных к этому направлению исследователей было много специалистов по истории церковного права. Не случайно материалы их трудов неоднократно использовались А. Надеждиным, Т. В. Барсовым, Л. М. Альтшуллером и другими авторами, которые стремились показать права и роль женщины в обществе позиций христианских воззрений, на основе церковной концепции. Защитники ее восхваляли влияние церковных законов на укрепление семейного статуса женщин, что якобы благотворно способствовало «устранению женщин из жизни общественной» и выполнению ими тех функций, которые «свойственны женщинам от природы»[643].
Однако мнение авторов, разделявших взгляд церковников на предназначение женщины, не было общепризнанным. В спор с теми, кто представлял древнерусскую женщину — вслед за канонической литературой и церковными законами XII–XV вв. — «покорной рабой, игрушкой своего мужа-господина»[644], вступили ученые, которые отвергали воззрения на сам брак в Древней Руси как на акт исключительно религиозный. Многие исследователи семейно-брачных отношений в «домосковский период» Руси (А. Ефименко, А. Смирнов, Л. Харламов и др.) стремились доказать, что брак в X–XV вв. был лишь разновидностью частной сделки, носил договорный характер; что по крайней мере в домонгольский период оба лица, вступавшие в брак, участвовали в заключении договора о нем[645].
В конце XIX — начале XX в. возрос интерес к историко-этнографической проблематике[646], и внутрисемейные отношения в X–XV вв. нашли отражение в исследованиях историков, сумевших научно оценить древнерусскую покаянную литературу и епитимийники как источники по истории семейного быта Древней Руси, Особую роль в изучении этих памятников сыграли публикации и работы С. И. Смирнова[647].
В начале XX в. попытку создать обобщающие работы по «истории русской женщины», дать ответ на вопрос о причинах ее «долголетнего теремного затворничества», отнявшего у нее все человеческие права»[648], предприняли женщины — М. Дитрих и Е. Щепкина. Их выводы мало чем отличались от выводов предшественников[649]. В качестве причин негативных изменений в социальном статусе женщин М. Дитрих и Е. Щепкина выдвигали «утверждение патриархальных начал», влияние христианства и византийской литературы. Остались традиционными и хронологические этапы в «истории русской женщины»: языческая свобода, которую сменило «постепенное закабаление»; с XVI в. — усиление затворничества, а со времени Петра I — освобождение, включение женщин в общественную жизнь. Е. Щепкина внесла, правда, в эту хронологию некоторые коррективы, до XVI в. — «замкнутость семейной жизни для женщин высших классов», а с XVI в. — возрастание интереса к «ценности женской личности»[650].
На рубеже XIX и XX вв. буржуазные историки проявили внимание к новым сторонам проблемы. Так, в рамках изучения внешней политики Руси и истории международных отношений X–XIII вв. освещалась (до этого отмеченная лишь в популярных очерках) внешнеполитическая деятельность великой княгини Ольги[651], королевы Франции — дочери Ярослава Мудрого Анны Ярославны[652], императрицы Германии Евпраксии-Адельгейды Всеволодовны[653], королевы Венгрии Евфросиньи Мстиславны[654], а также дипломатическая деятельность русских княжон, в том числе польской королевы Елены Ивановны — дочери Ивана III[655]. На участие в установлении международных контактов представительниц княжеских родов указывалось и в биографических очерках отдельных князей, составленных А. В. Экземплярским[656].
Немногим больше «повезло» вопросу об образовании и грамотности женщин в Древней Руси. На рубеже XIX и XX вв. увидела свет книга известной участницы женского либерального движения 70–80-х годов Е. О. Лихачевой «Материалы для истории женского образования в России (1086–1856)». Однако наука располагала тогда лишь нарративными и отчасти актовыми материалами, не были еще известны или верно датированы многие эпиграфические источники. Следствием ограниченности источниковой базы был вывод об общей неграмотности древнерусских женщин, за редким исключением представительниц привилегированных слоев
