Женщина во тьме - [75]

Хлопает дверь автомобиля.

– Я не вошла, – спешит договорить Миа, – я вернулась в школу. Позже, хотя отец должен был быть на работе, он приехал за нами. И дома мы нашли тебя. Уже потом, когда я у него спросила, папа сказал, что я ошиблась, что днем он не приходил. Но на самом деле он там был.

– Я тебе верю, – шепчу непослушными губами, а на языке ощущаю горечь пилюль.

– Мам, я так боялась, – говорит Миа с полными слез глазами, – боялась, что ты уйдешь и не захочешь взять меня с собой.

– Ну, что ты…

– У тебя был Джо. Джо и твоя живопись. Вы все время говорили об этой проклятой живописи, а я была папиной дочкой. Я подумала: если ничего тебе не скажу, все останется по-прежнему. Но вышло вот как. Мы переехали сюда, и папа… Отца у меня больше нет.

Слышу, как во входной двери поворачивается ключ.

– Это отец давал тебе таблетки? – шепчет Миа.

Я киваю.

– Уходи, уходи через черный ход, через сад. Уходи немедленно.

– Не могу. Папа меня не выпустит.

– Хорошо, я спущусь, встречу его, отвлеку, уведу в кухню.

– А сама? – плачет Миа. – Что будешь делать ты? Скажешь, что хочешь от него уйти?

– Нет, не скажу. Я… что-нибудь придумаю, пока не знаю. – Беру ее в охапку. Так я обнимала дочь, когда она была маленькая. Она прижимается ко мне. – Клянусь тебе, я все устрою, все будет хорошо. Ты мое солнышко, моя девочка. Я приеду, заберу тебя, и все у нас будет хорошо.

Миа пытается еще что-то сказать, но я не слушаю и, вытолкнув ее из комнаты, шепчу:

– Беги! Я скоро приеду.

Глава 34

Сара

Осторожно, то и дело останавливаясь, спускаюсь вниз. Я слышала – Патрик вошел, но свет не горит, а на ветру, раскачиваясь, скрипит дверь. Подталкиваю дочь к выходу. Она упирается, пятится назад, но я держу ее за рукав. Почему дверь открыта? Может, вслед за Патриком в дом проник посторонний? Оглядываю улицу – никого. Так и подмывает убежать прямо сейчас, вместе с Миа.

– Сара? – Услышав голос мужа, я отпускаю ее руку.

Дочь уходит. Только тогда, натянув фальшивую улыбку, я оборачиваюсь, но у Патрика такой ужасный вид, что я не в силах ее удержать.

– Куда это Миа отправилась? – шепчет он из неосвещенного холла.

Отступаю на шаг. Дверь еще открыта, можно убежать.

Из темноты появляется муж.

– Никуда, – говорю и слышу: он смеется.

Меня бросает в дрожь. Не нравится мне этот смех. Мне вообще все здесь не нравится, но делать нечего – надо возвращаться в дом.

– Сара, я уж начал волноваться, подумал, что ты меня бросила.

– Как прошла встреча?

– Очень быстро. Раз – и готово. Меня уволили.

– Патрик…

– Сказали, что допускаю слишком много ошибок, забываю о назначенных встречах, без уважительной причины не выхожу на работу. Что, мол, меня уже предупреждали. С горя я пошел в паб и за стаканом стал размышлять, как нам жить дальше, и вдруг… Вдруг захотел увидеть тебя.

Патрик опускает взгляд, а я вспоминаю о чемодане: он собран и стоит в холле. Подкатывает тошнота, сердце бешено стучит. Зря я не убежала вместе с Миа. Вряд ли еще выпадет такой случай.

– Ты никогда не делала ничего, чтобы возродить этот дом, – глядя на чемодан, произносит Патрик.

– Делала. Разве не я отдала тебе мамины деньги? Все, до единого пенса?

– Ну да, и без конца об этом напоминаешь. – Муж открывает чемодан, вытряхивает на пол вещи. – Попрекаешь единственными средствами, что вложила в семейный котел, и то их пришлось выпрашивать. – Я тебя не отпущу, ты от меня не сбежишь, – швыряя в открытый подвал пустой чемодан, бормочет Патрик, потом хватает меня за руку и, затолкав в дом, запирает входную дверь.

Пульс «зашкаливает». Кусок резины – вот как представляется мне самообладание мужа. После переезда он и так с трудом держал себя в руках, а статья в газете, увольнение и мой чемодан растянули резиновый жгут до предела. Этот дом… День за днем, одно за другим, он перерезает последние уцелевшие волокна.

– Мы не можем здесь оставаться, – говорю, переходя на шепот. – Я прочла статью. Прочла… Нам надо уехать.

– Нет.

– Патрик, мы должны на это решиться. – Хочу обойти его, он не пускает. – Может быть… Может, даже лучше, что тебя уволили. Найдешь другую работу, не такую нервную. Продашь дом, сможешь позволить себе небольшую передышку. Действительно начнешь все сначала.

– А ты? А дети?

Медлю с ответом.

– Нет, – голос Патрика звучит все громче. Я вздрагиваю. – И тебе уйти не позволю, и никогда не отдам тебе детей.

– Здесь я больше не останусь, – говорю, стиснув зубы. – Это мерзкое, гнилое место. Тут плохо детям, плохо мне. И тебе тоже. Разве ты сам не видишь? А как ты обращаешься с детьми? Теперь еще лишился работы.

– При чем тут дом? – орет Патрик. – Ты меня постоянно осуждаешь, попрекаешь чертовыми деньгами, а ведь зарабатываю я один. Поэтому я всегда в стрессе. И дети пошли вразнос из-за тебя. И с Кэролайн я… Тебя никогда не было дома, а твоя подруга заметила, как мне одиноко. Ты жила как зомби, как слепая, а в это время разрушалась наша семья.

Хочу отойти в сторону, но Патрик хватает меня за горло и прижимает к стене. Не могу вздохнуть. Впиваюсь ногтями ему в кисть и отчаянно царапаюсь. Вскрикнув от боли, муж отдергивает руку, я вырываюсь. Он ловит меня, тянет за волосы, толкает обратно, к стене, и наотмашь бьет кулаком по лицу. Удар такой силы, что кажется мне взрывом. Падая, сжимаю руками щеки – боюсь, что они отвалятся. Нос и губы разбиты, во рту соленый металлический привкус крови.