Женщина в жизни великих и знаменитых людей - [29]

Так как роман, начавшийся при таких неблагоприятных условиях, не мог кончиться ничем хорошим, то самое лучшее было прекратить его возможно скорее. Сделала это Эмилия, предложив Гёте прекратить уроки танцев. Гёте стал оправдываться и доказывать, что он никогда не питал к Люцинде расположения, никогда не высказывал ей своих чувств, а, наоборот, восторгался одной Эмилией. Оправдание это послужило для него обвинительным приговором. Эмилия чистосердечно призналась ему, что любит другого, которому дала даже слово, и что Гёте поступит благородно, если оставит их дом, так как и она начинает привязываться к нему все более и более, что может иметь дурные последствия. Подчиняясь горькой необходимости, Гёте удалился, сопровождаемый до дверей любимою девушкою, которая в минуту прощания прижалась к нему и нежно поцеловала. Вдруг появляется Люцинда. Она услыхала разговор сестры и бросилась к дверям с криком: «Не ты одна простишься с ним». В ту же минуту она схватила его в объятия и, прижавшись лицом к его лицу, осталась так на некоторое время. Когда Эмилия подошла к ней, Люцинда оттолкнула ее и крикнула:

— Прочь! Не в первый раз ты отнимаешь у меня человека, который меня любить и которого я любила. Я откровенна, чистосердечна, и каждый думает, что сразу меня понял, и пренебрегает мною, а ты хитра, коварна!

Люцинда пришла в экстаз и, обхватив голову Гёте руками, крикнула сестре:

— Этот человек никогда не будет моим, но и твоим он никогда не будет. Трепещи же моего проклятия! Да обрушится горе на ту, которая первая поцелует его после меня! Ну-с, можешь теперь бросаться ему на шею! Посмей только!

Несчастного Гёте спасли только ноги: он бросился в бегство…

Гёте и Фридерика

Гёте убежал из объятий Люцинды, чтобы попасть… в объятия Фридерики.

Среди многочисленных романов, пережитых великим поэтом, его роман с дочерью зозенгеймского пастора Брюна, Фридерикой, заслуживает особого внимания. От него веет свежестью и чистотою. Чувствуется дыхание оживляющего мая, грезятся цветы, деревья, поля и посреди всего этого нежный отпрыск идиллической деревенской природы — сама шестнадцатилетняя, добрая, поэтическая Фридерика, бегавшая по этим полям, укрывавшаяся от жары под этими деревьями, оглашавшая воздух радостными песнями среди этих цветов, которые она сама насадила.

В то время, когда Гёте познакомился с Фридерикой, ему было всего двадцать лет. В этом возрасте не может быть еще и речи об истинной, глубокой любви. Но зато как широка любовь в эти годы! Все небо и землю, весь мир вмещает в себе сердце двадцатилетнего юноши, когда в него попадет искра божественного огня, брошенного в мир еще в первые дни мироздания. Такова именно была любовь Гёте к Фридерике. Он поехал в Зозенгейм случайно, не предвидя, что там встретится с девушкой, которая наложит глубокий отпечаток на всю его жизнь; тем более велико было его восхищение, когда в скромном домике зозенгеймскаго пастора перед ним предстала, сияя целомудренной красотой, еще нетронутая жизнью, еще только шедшая навстречу будущему, маленькая Фридерика. Она была в коротенькой юбке и черном фартуке; глаза ее блестели, слегка вздернутый носик как бы спрашивал, что это за пришелец, приехавший из шумного города в их тихую деревню, где все мирно и просто, где люди живут жизнью предков, отделенные от них целыми тысячелетиями. И пришелец ей ответил. Но что это был за ответ! Страсть лилась из его уст, вдохновение сверкало в его взоре.

Малютка оцепенела, она впилась глазами в его великолепное лицо, она ловила жадным слухом каждое его слово, старалась запомнить каждый его жест. Не мудрено: с нею говорил Гёте!

Глубокой поэзией веет со страниц автобиографии германского олимпийца, на которых, уже стариком, он вспоминает встречу с удивительной девушкой в доме зозенгеймского пастора. Гёте так ее любил тогда! Он не говорил ей об этом, но разве не красноречивее его слов был молодой пыл, клокотавший во всем его существе в то время, когда он находился около Фридерики?

* * *

В первый же день он был страстно влюблен и сердце его тревожно билось при мысль, что она, может быть, уже любила, может быть, даже уже помолвлена. К счастью, не оказалось ни того, ни другого. Фридерика, как весенний цветок, только начинала жить и рвалась навстречу к тому, кто первый протянет к ней руку…

На следующий день все было кончено. Молодые люди гуляли вдвоем. Сколько слов было сказано за эти краткие минуты прогулки! Потом они слушали проповедь пастора в церкви. Слушали ли они ее на самом деле? Не беззвучно ли замирали для них в пространстве слова священника в то время, когда их глаза ловили друг друга, а уста тянулись для поцелуя? А потом, днем, когда маленькое молодое общество у пастора устроило игру в фанты, как искренно звенели в воздухе их молодые голоса и как жадно было прикосновение их губ, освященное игрою, но подогретое внутренним пламенем! И вдруг тайный поцелуй, настоящий, не формальный, среди разгара игры, втайне от молодых подруг и товарищей… А на следующий день уже отъезд во Франкфурт, отъезд почти в качестве жениха, хотя помолвки не было, потому что между первой встречей Гёте с своей возлюбленною и высшим моментом его любовного экстаза прошло всего два дня!