Женщина в мужском мире - [26]

— Я надеялась получить несколько практических советов. Или это изначально не входило в планы ваших лекций?

— Я не понимаю, как можно давать практические советы тремстам женщинам одновременно. Все, что я говорила, — очень практично. Для меня это каждодневная жизнь, ни одного общего положения. Мы так живем. Я могу обратиться к любой ситуации своей жизни и проследить в ней все то, что вам кажется только теоретическими положениями.

Разобраться в проблемах чьей-либо жизни можно только в строго индивидуальном порядке. Конкретный разговор о конкретной ситуации с конкретным человеком. Этому я могу уделить и час, и три, и больше, если потребуется. Безнравственно давать советы. Извините, это уровень журнала «Работница». Я считаю его унизительным по отношению к женщинам, живущим в нашей стране.

— Где находится поле вашей силы, творчества?

— В том потоке, которому я принадлежу, который я называю Школа. Это и есть то место, из которого мы черпаем энергию, благодаря которому у нас есть на все это силы.

— Чем отличается женская логика от мужской, и вообще есть ли она?

— Женская логика? Существует, и еще какая! Логика потока, логика пространства, логика процесса. Она отличается от логики конструкции и организации.

— Влияют ли внешний вид и одежда на ощущения женского начала?

— Я считаю, что ваш внешний вид должен соответствовать той ситуации, в которой вы находитесь. Вообще же на ощущение женского начала внешний вид и одежда не влияют, но облегчают или усиливают объективизацию.

— Каким может быть разделение мужского и женского труда, чтобы не ущемлять достоинства мужчины и женщины?

— Я думаю, на основе любовного договора. И все.

Долгожданная встреча

Когда мир раскрывается перед нами, мы исчезаем. В глубине раскрывшейся бездны нет ни горя, ни радости, ни печали, ни любви. Там нет ничего, кроме Бога, и тайна его равнодушия открывается нам. И тогда замолкают все слова о любви и привязанности, потому что они пусты и бессмысленны на фоне его. О какой боли, о какой любви может идти речь. Хочется тем, кто попал туда, никогда не возвращаться, но не позволено. Быть надо! И возвращается человек в любовь и боль, и живет, и бытийствует, и веселится.

Они шли уже бесконечно долго, лес все не кончался, деревья были все такими же высокими, и солнечный свет все так же с трудом пробивался сквозь кроны деревьев. Каждый, кто увидел бы их со стороны, решил, что то ли зарница сверкнула, то ли отблеск солнечного луча преломился так странно, то ли огонек пламени от не-потушенного костра пробегает по веткам. Им не было страшно, им было странно и непривычно, потому что в тот момент, когда они впервые встретились, предсказание сбылось. И хотя они всегда знали, что так оно и будет, и давно, терпеливо с неослабевающим упорством, готовили эту встречу, реальность превзошла все их ожидания.

Они встретились на поляне у опушки леса как было предсказано и оговорено многажды, им не понадобились слова, они всегда знали, что надо делать. Но каждая ощутила это и пережила по-своему. Природа каждой вспыхнула и потянулась к остальным: полыхнул и побежал по веткам лесной пожар, засверкали, вопреки всем законам, на летнем небе всполохи северного сияния, никогда не виданного в этих краях, загудело темное пламя во чреве земли, весело заиграл огонек костра, столь любимый усталыми путниками, как надежда на тепло, уют и дом.

Четыре женщины думали каждая о своем: о свободе, о страсти, о смерти, о любви. Они знали, что думают об одном и том же и, несомненно, чувствуют одно и то же, потому что они и были этой Свободой, Страстью, Смертью и Любовью и их встреча знаменовала начало времен и окончание хаоса.

Она торопилась вернуться домой, где ее уже давно ждали дети. Сколько она себя помнила, ее всегда ждали дети. Это были ее дети и не ее, совсем маленькие и уже взрослые, в ее глазах они всегда оставались детьми, и самые взрослые и сильные из них приходили к ней именно тогда, когда ослабевали от жизни и им нужно было место, где их будут любить и жалеть, где их накормят, обогреют и будут им рады. В ее доме всегда горел очаг, там всегда было тепло и уютно, там было спокойно и безопасно. Всегда, что бы ни происходило снаружи. Грохот урагана казался у этого очага тихим шелестом деревьев, рычание зверей — нежным урчанием домашних животных.

Они приходили к ней за любовью, теплом и силой, иногда вконец измученные, но всегда уверенные в ее неизбывном терпении и всепрощающей и все понимающей доброте. Она была Матерью им всем. Так было всегда. Это никогда не начиналось, это никогда не могло кончиться. Это было так естественно, как воздух и солнце.

Бывали минуты, когда ей казалось, что у нее не хватит сил на всех, и тогда, как сегодня, она уходила подальше от дома и просила помощи у тех неведомых, но известных ей, которых она никогда не видела, но надежда на встречу с которыми всегда жила в ней, потому что так было заповедано.

* * *

Племя, к которому она принадлежала, всегда умело летать, но когда в раннем детстве она заблудилась в глухом лесу, ее нашли люди другого племени, и она, казалось, навсегда забыла, как это делается. Только очень редко, в самых счастливых снах, она летала и, казалось, вот-вот вспомнит обо всем, но сон кончался, память не возвращалась, и только тревожное и смутное воспоминание теснило душу и оставляло печаль.